Юность олигархов
Шрифт:
Олигарх Смолковский как раз в этот момент уселся в кресло перед механическим крупье, готовясь испытать свою карточную судьбу.
Рука очкастого пустилась в обратный путь — из кармана он выудил нечто похожее на брелок.
Гоша прямо–таки не мог поверить собственным глазам. Собственно, даже не тому, что вот перед ним, в полутора шагах, человек, готовый в ближайшую секунду привести в действие взрывное устройство, а тому, что никто больше, ни одна живая душа, и прежде всего многочисленная охрана Смолковского, не обращает на происходящее ровно никакого внимания. Неужели всё так просто? Гоша уже почти проскользнул за спиной очкастого
Гоша сделал шаг, оказавшись ровно за спиной очкастого — будто в облаке душного запаха. Уроки Нура сделали своё: почти машинально Гоша двумя пальцами взял очкастого за локоть и точно, будто тренировал сей приём по сотне раз на дню, нажал на нужные болевые точки. Человек коротко вскрикнул и выронил брелок, который Гоша подхватил левой рукой.
Наконец происходящим заинтересовалась охрана Смолковского. На вытянутой руке Гоша держал брелок, а очкастый корчился от боли, отступая к лестнице.
— Заряд скорее всего в роботе–крупье, — предупредил Гоша, осторожно протягивая на ладони пульт дистанционного управления. — Вот этот, в очках, его работа!
Один из охранников перехватил брелок, второй, выхватывая пистолет, бросился за очухавшимся очкастым. И тут Гоша почувствовал, как его самого не слишком вежливо, но зато крепко подхватили под белы руки.
Публика в панике рванула к противоположному выходу из зала. Но её оттёрли охранники, почти бегом выводившие в эту дверь Смолковского и брюнетку с дрожащей собачкой на руках.
С парадной лестницы раздался выстрел. Один, за ним — второй. В неожиданно наступившей тишине было слышно, как тяжёлое тело скатывается по лестнице и звенят стёкла разбитых очков.
В конце концов, во всём разобрались. Вызванные взрывотехники ФСБ и в самом деле обнаружили и обезвредили бомбу, заложенную в теле робота–крупье. Труп очкастого отвезли в спецморг. Гошу после получасового допроса всё–таки вычеркнули из списка подозреваемых. Сын известной телеведущей, в программе которой неоднократно выступал Смолковский, едва ли мог быть сообщником профессионального киллера. Тем более, что, как ни крути, по любому выходило так, что именно он помог предотвратить взрыв и спас жизнь полусотне людей. И всё же после малоприятного разговора с фээсбэшными чинами, Гоша на особую награду не рассчитывал. Зато удостоился личной благодарности Смолковского и глянцевой визитной карточки в подарок.
— Звоните, если вам понадобятся моя помощь, — предложил Смолковский, крепко пожимая Гошину руку. Рука олигарха была сухой и холодной.
Надо же, удостоился, — усмехнулся Гоша, выходя из душного Политехнического на свежий воздух. Смолковский был из другой, поднебесной жизни, куда простым смертным доступу не было. Давно не было. Хотя, по слухам, и он начинал свой звёздный путь с самого что ни на есть примитивного бизнеса: торговал в Москве азербайджанскими цветами.
Ноябрь 1995 года
Они же начинали с шапок. Можно сказать, на порядок солиднее.
Поначалу это называлось: «сесть в Лужу». Или «подсесть на Лужу». И было темой бесконечной самоиронии и взаимных подколок. А что оставалось? Оправдываться? Это было не в их стиле. Да и в конце концов — кому какое дело? Если
Всё началось, когда все они, кроме, конечно, мелкой Нюши, учились на последнем курсе. Гоша заканчивал мехмат. Катя — биофак того же МГУ. Лёвка — Первый медицинский, а Нур свою «Керосинку». Нюша тогда была только на втором курсе и витала исключительно в облаках.
Но почему, собственно, шапки? К этому неожиданному бизнесу сподвигнул их Толик, точнее, Анатолий Борисович Веселов, уже тогда превращавшийся в солидную акулу молодого российского капитализма. Не в самую крупную, но вполне зубастую.
Начал свой большой текстильный путь Веселов ещё в начале девяностых, арендовав ткацкий цех на одной из полумёртвых фабрик в Орехово — Зуево. И полностью перевёл его на производство армейского х/б. Несколько солидных контрактов с военным ведомством позволили ему быстро расширить производство и даже выкупить всю фабрику по остаточной стоимости. Дальше — больше. Тихой сапой он начал скупать бросовые фабрики по всему центральному региону.
Уже ко второй половине девяностых Анатолий Борисович владел десятком разнопрофильных текстильных фабрик и наладил серьезные армейские поставки форменной одежды, которую шили в его же швейных цехах. Восстановив и расширив производство парашютного шёлка, он стал по сути «монополистом–парашютистом», по меткому выражению Лёвки, обожавшего расставлять точки и распределять приоритеты.
Не забывал Толик и о гражданском населении страны. В Европе он прикупил современное оборудование, нанял хороших дизайнеров и стал производить недорогой качественный трикотаж.
— Главное — железный контроль и качественные красители, — утверждал Толик, химик по образованию. — Всё это враньё, что русские работать не умеют. Просто нас надо заставлять, — любил повторять он, по своей общественно–политической ориентации будучи умеренным патриотом.
Магазинчики «ВесТ» стали появляться как грибы, привлекая покупателей именно что разноцветьем. Ну, и очень даже приемлемыми ценами. Ещё, конечно, не Европа, но уже ведь и не Китай.
Но причём здесь в конце концов Толик? И почему всё–таки Толик, а не Анатолий Борисович? Пикантность ситуации заключалось в том, что Веселов был ближайшим родственником Гоши и Нюши. А именно — отчимом. Хотя, понятное дело, официального усыновления–удочерения не было. Не в том они все были возрасте. Толик был старше своего условного «сыночка» Гоши всего–то на двенадцать лет. Просто мама вышла замуж — дело вполне житейское. О разнице в возрасте между мамой и её новым мужем в семье Сидоровых говорить было не принято.
Это была ещё та трагикомедия. Гоша учился на втором, Нюша заканчивала школу. Папа — Сидоров давным–давно, чуть ли не с перестройки, преподавал в заграницах. Профессор–филолог нашёл хорошую синекуру в заштатном финском университете и осел там, кажется, прочно. С новой молодой женой. Так что расклад получался забавный: у мамы был молодой муж, а у папы ещё более молодая жена.
— У вас как в бразильском сериале, — прокомментировал ситуацию неделикатный Лёвка. — Не хватает только брошенных младенцев, парализованного дедушки–миллионера и очнувшейся от амнезии домработницы, главной хранительницы семейных тайн. Вау! Сто тридцать пять серий — «Семейка Сидоровых!» Совсем неплохо! Пусть Нюша роман напишет, — веселился он.