Юность Остапа, или Тернистый путь к двенадцати стульям
Шрифт:
С Филлипом же Илларионовичем Илиади Остап вступил в изнуряющую, затянувшуюся смертельную схватку и победил, нежданно найдя ключ к непомерной тщеславности грека - в футболе.
У нас была блистательная, непобедимая команда, в которой Остап играл первую скрипку - центрфорварда. Другие гаврики тоже отличались отменной игрой. Катанян, трепло и подхалим финтил правым крайним. Слева рвался к чужим воротам Илька Файзинберг, мечтавший в глубине души заделаться классиком великой русской литературы. На подхвате мельчил польский пацанчик, обессмертивший себя девизом: " Ни дня без рюмки."
На
Остап играл вдохновенно и напористо, вкалачивая такие дули, что Илиади плакал от счастья.
Филлип Илларионович привык к победам своей команды, он нуждался в них, как умирающий больной в глотке кислорода.
Остап же не только развивал организм, чтобы валить защитников, а и подкреплял свое физическое и техническое превосходство психологической обработкой противника.
Помню, как мы начинали.
Увы, мне отвели роль заворотного бека, но Остап вручил другу костыли и забинтовал конечности. Был пущен слух, что на тренировке я вратарь, пострадал от его неберущихся ударов.
Ох, и по стенать же пришлось...
Позже Остап разработал специальную таксу для слабых команд, которые, дабы избежать разгромного поражения, оплачивали ему лично каждый незабитый мяч.
Свои дерзкие голевые прорывы Остап обычно сопровождал парализующими противника репликами.
– Сейчас как звездану кирпичом!
– Берегись - уши растопчу!
– Бью с левой - смертельной!
– Милорд, у вас трусы слетели.
– Ваша маман не переживет если вы вернетесь сегодня вечером домой безнадежным калекой!
Последнюю тираду Остап , как правило, нашептывал перед началом игры центральному защитнику, своему визави.
Остап делал все для победы - Илиади прощал грозному центрфорварду все.
Филлип Илларионович не представлял свою гимназию без городского кубка и трепетал при мысли, что Бендер может уйти в другое заведение.
Глава 5.
ПАМЯТНИК ЛОШАДИ ПРЖЕВАЛЬСКОГО
"Попрошу делать взносы"
О.Б.
Все свободное от посещений необременительных занятий и весьма интенсивных тренировок (бег, подтягивание, отжимы, качание пресса) время Остап комбинировал.
Он уже не рвался, как плененая, птица в город хрустальной мечты - Рио-де-Жанейро. Он неутомимо, в поте лица своего добывал деньги из воздуха, человеческой глупости, тупости, доверчивости и прочих аналогичных субстанций. Но, по натуре отчаянный мот и беспросветный кутила, Бендер, не задумываясь, транжирил полученное. Тратил и добывал. Добывал и тратил.
Всех подвигов Остапа не перечесть, но те, в которых я принимал самое непосредственное и активное участие (с правом на определенную долю добычи), каленым железом выжжены в моей памяти.
Однажды его осенило - собрать средства на сооружение памятника лошади Пржевальского.
– Други мои!
– начал он свою трогательную, проникновенную речь, взобравшись на парту.
– Никогда на свете не было более преданного и умного товарища, чем верный спутник и соратник по экспедициям великого путешественника Пржевальского - его кобыла. Голод, холод, ядовитые змеи, полчища скорпионов и кровожадной саранчи обрушились на заблудившуюся в дебрях Центральной Азии экспедицию. Все преодолели они, кроме свирепого голода. И тогда отощавшая кобыла отдала себя на съедение людям. Целую неделю продержалась экспедиция, оплакивая за завтраком, обедом и ужином довольно вкусную лошадь. Так пусть подвиг лошади Пржевальского не умрет в веках, пусть он возбуждает аппетит у новых, отважных, не щадящих себя исследователей!.. Наш уникальный памятник будет укором всем сытым и недалеким... А скульптора обязательно пригласим из столицы... Конечно, бронза и ваятель обойдутся недешево, но память благодарных потомков - дороже!
Сумму на увековечение героической кобылы собрали быстро и поручили Остапу приглашение столичной знаменитости. Вдохновитель отправил восторженную телеграмму, где, между прочим, сообщал, что материалы и "натура" готовы.
Ответ последовал незамедлительно: " Выезжаю первым поездом зпт встречайте тчк".
Бендер снял под мастерскую самый ветхий сарай, провонявший вяленой воблой, и соорудил помост из ящиков.
Прибывший ваятель прямо с вокзала отправился делать эскизы к предстоящему шедевру.
Хитроумный Остап вывел на помост в качестве лошади-натурщика - меня.
– Коля, Остен-Бакен, милый, не подведи, - шепнул командор и наградил меня стартовым пинком.
Я резво и проворно - то ли рысью, то ли галопом продефилировал мимо изумленного маэстро, старательно отбивая всеми четырьмя конечностями маршевый такт.
– Что же вы, уважаемый, не начинаете?
– спросил Остап с укоризной в голосе.
– Мы хорошо заплатим!
– Но...
– сказал скульптор и тяжело опустил руки.
Я исполнил эту не совсем четкую команду и увеличил темп. Ящики затрещали и начали угрожающее крениться.
– Голос!
– приказал Остап.
Я сильно и вдохновенно заржал.
– Предсмертная мука, - объяснил Остап.
– Прощание с родными и близкими.
Я повалился на спину и конвульсивно задергался, пуская обильную слюну.
– Так вы будете увековечивать скотину? Торопитесь, скоро отдаст концы.
– Я... Я...
– А что, вы видите здесь другого лепилу?
– Но натура...
– ваятель попробовал урезонить разошедшегося юнца.
– Да, вы правы, видок у коняги затрапезный, и порода подкачала - всего лишь остен-бакенская. Грива, увы, потеряна в сражении с блохами, а хвост сам отвалился по неизвестной науке причине, копыта же украдены цыганами...
– Хва-а-а-а-тит!
– завопила уязвленная знаменитость.
– За такое издевательство я и копейки не возьму!
– И правильно сделаете, - сказал Остап строго вслед спешавщему на вокзал разгневанному творцу.
Еще не успел поезд отчалить от платформы, как столичный лепила был публично обвинен в срыве исполнения бронзового заказа и присвоении денег. Закончил Остап разоблачение убедительной просьбой не связываться с проходимцем, так как тот, по верным сведениям, имел дядю - сенатора, тетю фрейлену двора его величества - и двоюродного брата жандармского генерала.