Юность Остапа, или Тернистый путь к двенадцати стульям

Башкиров Михаил

– Я не виноват, что у меня такая конституция.

– Виноват в отсутствии интеллектуального прогресса.

– Стараюсь, из кожи вон лезу - не получается.

– Дело поправимое... Мы своей монаршей милостью производим вас, достопочтенный оруженосец, в полномочного и полноправного агента по аферам... Отказываться бесполезно...

– А зачем мне отказываться от собственного счастья?

– И то верно...

– Есть идея?

– Думаю, крестьяне-переселенцы столыпинского призыва нуждаются в посильной помощи со стороны

мягкоспящих и вкусноедящих.

– С этим я управлюсь махом!

– Чувствуется моя школа... Запомни... Основа основ отрепетированная жалостливая речуга... Упираешь на забитость и безграмотность, на сифилис, косящий крестьянские ряды...

– На рахитизм!

– Маслом кашу не испортишь... Для приема даров мобилизуй Ингу... Пусть берет все - на досуге сами рассортируем...

Зов о помощи крестьянам-переселенцам, брошенный мной по-бендеровски душевно и проникновенно, разбудил в интеллигентских, околоинтеллигентских, дворянских и разночинных кругах добрые чувства.

Я звал - отдать последнее!

Инга упаковывала приношения в оберточную бумагу и перевязывала атласными лентами, пожертвованными подругами для благой цели.

За день набралась целая пролетка, и я торжествующе доставил добычу в логово.

Остап терпеливо ждал, пока я заполню флигель увесистыми свертками.

– Я всегда утверждал - чувство вины перед простым народом - прекрасное чувство и, главное, полезное, как домашнее животное, дающее молоко, сливки и сметану.
– Остап взял верхний, самый скромный пакет.
– Надеюсь, индивидумы, оторванные от правды жизни, обрадуют нас расписными подносами, золотыми чайными ситечками, ажурными подстаканниками и хрустальными чашами для пунша.

Алая лента скользнула на пол, и мы узрели пару поношенных, до безобразия облезлых галош.

– Начало обнадеживает, - сказал зло Остап, торопливо вскрывая второй сверток.

По комнате, стуча и подпрыгивая, разлетелись свечные огарки.

– Интеллигенция явно перечиталась Глебом Успенским, Остап попробовал на вес несколько упаковок и выбрал самую тяжелую.
– Чую, Остен-Бакен, столовое серебро, не меньше.

– Берегись, - успел крикнуть я.

Бендер проворно отдернул ногу от пикирующего чугунного утюга.

– Хороший утюг, - сказал я как можно серьезнее.
– В хозяйстве пригодится.

– Не хочу быть знакомым лже-волхва Остен-Бакена! вскричал Остап, поднимая за удобную гнутую ручку новый спортивный снаряд.
– Хочу быть крестьянином-переселенцем!

"Ну, сейчас начнется метание утюгов в цель", - подумал я и опрометью - из флигеля.

Конечно, занятно наблюдать за полетом чугунного предмета убийственной формы, но не в момент его сближения с вашей любимой головой.

Вернулся я, когда утюг благополучно, без жертв, выпорхнул в форточку.

Остап лежал на койке лицом к стене.

– А с этим что делать?
– спросил я от порога.

– Если обнаружишь ценную вещичку - разбуди...

Но

я не нашел ничего даже мало-мальски достойного внимания разочарованного подпольного руководителя.

И Бендер снова провел две недели - а может и поболее уткнувшись в подушку.

Но бурная весна подняла Остапа на ноги.

Он был угрюм, серьезен и решителен.

– Хватит миндальничать... Флибустьеры предпочитали погружению в негостеприимные глубины отчаянный абордаж... Дуй в закрома... Да, и захвати бутылку рома, отметим объявление войны этому поганому жуткому миру.

После короткого, но буйного застолья Остапа потянуло на философские занятия. Он достал с антресолей чемодан студента-анархиста, пылившийся там в маловероятном ожидании возвращения общительного хозяина, и замер перед ним в позе йога-любителя.

– Думаешь, в этом сундуке - тайна мироздания?

– Нет, в нем нечто другое, способное прокормить даже такого проглота, как я.

– Скатерть-самобранка!

– Почти угадал... Ключ от квартиры, где деньги лежат.

– Без шуток.

– Инструменты классической экспроприации.

– Покажи.

– Этот чемодан послан небом. С волками жить - по-волчьи выть. Трепещи, греховный, развратный, пресытившийся Рим. Юный варвар готов завоевать тебя с потрохами.

И Остап, хищно скалясь, продемонстрировал содержимое анархистского чемодана.

Походный несессер с набором отмычек.

Легендарный ломик - фомка.

Ручная дрель.

Разнокалиберные сверла.

Молоток.

И прочая слесарная мелочь, используемая не по прямому назначению.

– Богато?

– Хочешь заделаться медвежатником?

– Для дебюта освою карьеру домушника, а там поглядим.

– Тюрьма, каторга, ссылка - полный ассортимент?

– Ну, во-первых, каждый мало-мальский порядочный человек должен попробовать кандального звона, а во-вторых, ты же прекрасно знаешь, я не создан для изнурительного ежедневного труда... Часок риска и полгода упоительного прозябания. Игра стоит свеч.

– Могу постоять на стреме.

– Остен-Бакен ты мой, Остен-Бакен... Маман и папан будут весьма недовольны в случае провала дерзкой операции по выемке излишних ценностей у буржуазии.

– Чтобы иметь гарантию успеха, надо правильно выбрать объект.

– Входишь во вкус уголовщины... Я тоже предпочитаю отсутствие злых собак, индивидуумов мужского полу и огнестрельного оружия.

– Есть весьма соблазнительный вариант. Мой родитель недавно обзавелся золотой коронкой высокой пробы...

– Милый, добрый Остен-Бакен, - Остап, нагнувшись через чемодан, обнял меня за плечи.
– Я отказываюсь принять твою жертву.

– Не об том речь.

– Ах, извините, милорд, - Остап выпустил меня из крепких объятий и вынул из чемодана молоток.
– Я думал, здесь намечается предательская комбинация - мне зуб, тебе наследство, достаточное для скромного безбедного сущестования.