Юность воина

Лернер Марик Н

Спасибо, Джил. Приятно слышать такое мнение. Как-то не задумывался раньше, как на меня младшие смотрели.

Свет…

— Он самый подходящий для ваших целей, — говорил жрец-казначей. — Пятнадцать лет, крепкий, выносливый, без физических изъянов. Знает несколько языков, причем специально не учил. Родители с юга, в деревне объяснялись на стандартном имперском, здесь постоянно общался с разными людьми — вот и нахватался.

— Вы хотите сказать, с местными крестьянами? — ехидно спросил фем

Кнаут.

— Не без этого, — не смущаясь, согласился жрец, — но главное — он никогда не забывал о своем происхождении. Всех держал в кулаке, даже более сильных и старших по возрасту.

— Кто не проявляет доблести в обычной жизни, не сумеет правильно вести себя и в бою, — пробормотал посетитель.

— О! Блор фем Грай боец!

— Ничего не умеющий при вашем воспитании.

— Характер важнее, а он присутствует.

— Ну допустим. Кстати, вы уверены, что он сознательно проливал человеческую кровь, но еще не имел дела с женщиной?

— И в первом, и во втором — абсолютно.

— И во что мне обойдется сие приобретение?

— Три года кормили, воспитывали, — всплеснув руками, вскричал с ощутимым издевательством казначей.

Фем Кнаут скривился:

— Давайте без этого. Я в курсе прелестей храмового воспитания.

— Тридцать империалов!

— Сколько? Да мне умелый раб обойдется дешевле.

— Рабы на рынке. А у нас вы получите преданного человека. Если еще и начнете учить, ну или ваши люди, — поправился на неприкрытое раздражение, — фехтованию, получите преданного пса. Вам же нужен такой.

В воздухе повисло «иначе бы сюда не пришел». Уж найти паренька в своих владениях отнюдь не бедный магнат вполне мог.

— Десять!

— Ну если пяток поверх. — Жрец ласково улыбнулся. — То можно и десять в «кабале» записать.

Совсем недурно лишку для себя получить. Храм же тратился на кормление и воспитание, так необходимо возместить. А что, не имея права, фактически отдает в рабство, так кто с Храма спросит?

Кабала отличается от рабства единственно запретом на убийство приобретенного человека. А все остальное — срок договора или возможность выплаты собственной стоимости — полная ерунда. Так и раб может выкупиться на волю. Редко, но случается. А в остальных отношениях ничуть не лучше. Если кабальный сбежит, у хозяина есть законное право преследовать, разыскивать и при поимке как угодно наказывать. Такому человеку ничто не принадлежало, даже личное имущество — лишь временное благодеяние, и всегда легко отобрать.

Фем Кнаут махнул стоящему за его спиной Уоррену. Тот бухнул на стол кошелек. Жрец развязал шнурок и выложил ровно полтора десятка золотых. Поднял голову и увидел понимающую ухмылку телохранителя. С самого начала фем решил, сколько он заплатит. Потому и не торговался. Впрочем, такие и не унижаются. Либо платят, либо отбирают.

Он принялся оформлять договор.

— Вам действительно необходим этот мальчишка? — спросил с недоумением уже за дверью Уоррен, разглядывая колонну тощих и оборванных подростков, бегом направляющихся куда-то.

— Где я еще найду девственника, кроме как в Храме? — с досадой прошипел фем Кнаут. — Воинской крови, за которого родичи не спросят. Добровольно, именно добровольно, отправляющегося на убой…

Уоррен промолчал.

Вот так. Значит, были какие-то условия для прыжка в могилу. Не каждый подходил. Неприятно узнавать, что тебя отправляли на смерть. Одно дело слова Дока, совсем иное — услышать прямо.

Свет…

Сквозь крышу молельного дома видна замершая фигура с мечом перед ней.

Это я?

Свет…

Прыгающий откуда-то сбоку на богато одетого человека Возмездие. Шелковая рубаха вся в крови — и тот падает с разорванным ударом когтистой лапы животом. Демон поднимает голову и оскаливается насмешливо, видя, как шарахаются от него во все стороны люди. Потом делает движение, переворачивая труп. Еще один оскал и толчок. Из-под тела со звоном вылетает метательный нож. Это был наемный убийца. На заднем плане восторженно-изумленное лицо смуглой девчонки.

Я ее не знаю, но зато хорошо знаком герб на кресле. Дубовый лист и шлем. Фем Кнаут.

Свет…

Мощные, окованные железом створки ворот перекосило, когда сорвало петли. Это не мог быть таран, еще удара не последовало. Маг! Глухой удар — и в вышибленный проем с диким ревом лезут вооруженные люди. Навстречу бегут защитники, но поздно, поздно…

Не варвары какие с севера. Знакомая одежда и оружие. Свои, имперцы, но почему я на другой стороне? Хотя откуда мне знать, где правильная.

Свет…

Два войска замерли в боевой готовности. Блор рассматривает, прищурившись, поле. Справа лес, за построением врага находится река. Если удастся прижать противника к берегу — считай, победа. По мосту им не уйти, а берег после дождей топкий. Их много. Очень много. Хуже всего — сзади обоз с женщинами и детьми. Они не побегут.

— Ну что, — со смешком говорит мужчина рядом. Он уже в возрасте, но крепок, и латы на нем сидят как влитые. На мощном боевом жеребце попона с изображением грифа на сине-красном поле. — Сегодня хороший день для ИХ смерти, — и показывает на войско напротив.

— Это ересь! — нервно говорит наряженный в богатый кафтан и с золотой цепью наместника провинции на груди худощавый молодой человек.

Откуда-то приходит знание, что он не особо и религиозен. Сейчас просто нервничает.

— У них практически нет конницы, — говорит Блор. — Это шанс. Отсечь от леса и загнать в речку.

— Шилуки никогда не были дураками. Они готовы к твоей идее, — скалясь большими зубами, отвечает «гриф». — Уж поверь старому вояке.