Юность
Шрифт:
Правда у Платона со временем сформировалось чувство опасности, когда он вдруг остро, чуть ли не нутром, до выступания пота, жара или мурашек ощущал, что дальше уже тянуть с началом приготовления домашнего задания больше нельзя, иначе просто не успеешь прочитать материал и один раз.
Платон никогда не повторял вслух прочитанное им правило или теорему, что было конечно неправильно. Но так уж у него это с годами сложилось. Поэтому при ответах у доски он иногда выглядел недостаточно убедительным.
Теперь дома у Платона иногда появлялось время поговорить с
– «Сын! В процессе жизни человек набирается знаний и опыта, но всё равно совершает ошибки и набивает себе шишки. Хорошо, если он учится на этих своих ошибках! А ещё лучше, если он ещё и учится на ошибках других!».
Платон поднял голову и с интересом взглянул на отца, про себя подумав:
– Чему сегодня меня опять будет учить отец? Наверно опять вбивать в мою голову прописные истины?!
– «Но это удел шибко умных! А дурак, как известно, не учится даже на своих ошибках! В общем, жизнь учит!» – поделился Пётр Петрович окончанием своей сентенции.
– «Согласен! Да, жизнь учит! Но не все ей учатся. А из тех, кто учится – не все ей и ею научаются!» – согласился Платон с доводом отца, по-своему сформулировав суть вопроса.
– «Сынок! А ты, оказывается, у нас философ!».
Со своей философией к жизни подошла и Настя. В этом году, чувствуя своё созревание, к тому же видимо где-то насмотревшись и наслушавшись подруг, она вдруг начала чистить пёрышки, задав неожиданный вопрос маме:
– «Мам! А почему ты ногти никогда не красишь?».
– «Ну, ты Насть, и даёшь! Мама же постоянно готовит еду, моет посуду, часто стирает руками, в огороде работает! Только у такой бездельницы, как ты, мог возникнуть такой вопрос!» – словно взорвался от возмущения брат.
– Ну, надо же? Какая, оказывается, у нас Настя дура!? – про себя ещё додумал он.
И Платон тут же вспомнил, как в другой школе дурачок Глухов, увидев в учебнике рисунок коренных жителей Индии, на весь класс радостно закричал:
– «Так Платон у нас оказывается Дравид!?».
Но иногда Платону попадались изворотливые дурачки.
– «А ты сравни три среды: воздух, воду и землю! Ты же в землю не проваливаешься?!» – спросил Платон, спорящего с ним Гену Донова.
– «Ну, почему же? – попытался тот поумничать, не зная, что имеет дело с пересмешником – Иногда проваливаюсь!».
– «Ну, если только от стыда!» – закончил Платон под смех стоящих рядом товарищей, вгоняя Гену в краску.
Многие ученики их класса хотели подтянуться до уровня Платона: кто в интеллекте, а кто в физической силе.
Желая набрать силу, друзья Платона Быков и Лазаренко ещё в сентябре записались в школьную секцию штанги.
–
– «А зачем мне это надо?! Слишком скучный вид спорта – фактически соревнуешься сам с собой! Борь! И потом у меня руки полностью не распрямляются, и мне никогда не будут засчитывать взятие веса над головой! Это у тебя руки выпрямляются аж в противоположную сторону!».
– «Да уж!» – согласился Борис.
Видимо Быков рассказал об этом Волкову, и тот после одного из своих уроков черчения, на которых Платон всегда блистал лёгкостью и скоростью изображения деталей в изометрии и диметрии, а также разрезов и сечений, попросил Платона оголить руки и выпрямить их.
– «Да-а! Судьи вес точно не засчитают! Жалко! Ну, надо же?!» – искренне сокрушался он, что возможно потерял потенциального чемпиона.
Но Платон, не ведая того, и вопреки своим желаниям, чуть было не стал потенциальным агентом иностранной разведки.
В начале декабря на Петра Петровича неожиданно вышел французский журналист Пьер Пуше.
Тот долго высиживал вечерами в их дворике на холоде, или прохаживался по Печатникову переулку, пока не увидел в двух правых крайних окнах на третьем этаже дома двадцать, зажёгшийся свет.
Пьер Пуше неожиданно позвонил в дверь и напросился в гости, мотивировав это передачей Кочету документов и информации по его парижской квартире.
Таким образом, французская разведка Сюрте Насьональ возобновила свою прежнюю «попытку».
Но теперь уже, не надеясь получить, потерявший былое влияние и осведомлённость, источник, они, неожиданно для Петра Петровича, сконцентрировались на «воспитании» его сына – почти шестнадцатилетнего Платона – в лояльности к Франции, мечтая сделать из него в будущем хотя бы своего возможного агента влияния.
– «Мсье Питер! Я пришёл к вам по поручению юридической службы. Во-первых, я передаю вам документы, подтверждающие, что с вашей парижской квартирой всё в порядке, и деньги за её аренду регулярно поступают на ваш счёт. Вот выписки из банка и городских коммунальных служб об отсутствии у вас задолженности, и письмо от вашего нотариуса».
С этими словами гость передал бумаги хозяину, который бегло просмотрел их, теперь уже по своей инициативе возвращаясь к разговору:
– «Merci, monsieur Pouchet! – ответил Пётр Петрович – Садитесь, и позвольте мне теперь угостить вас моим вином из черноплодной рябины!».
– Хорошо хоть, что соседей нет! – искренне обрадовался Кочет.
Гость с наигранным удовольствием отведал тёмно-гранатового, довольно крепкого напитка, похвалив и поблагодарив хозяина. Однако он попытался поскорее перейти ко второму, и главному вопросу.