Юрьевская прорубь
Шрифт:
А всё вокруг пребывало в оцепенении. Воздух был горяч и недвижен. По белёсому знойному небу не плыло ни облачка. Коровы и те перестали бродить по лугу и улеглись в тени ольшаника и ракит.
Тут и там, поодиночке и скопом замерли овцы, и луг, казалось, был усеян множеством валунов.
Мало-помалу угомонились и мальчики. На них тоже напала лень, и они развалились на траве.
За рекой над полем звенела, то поднимаясь, то опускаясь, бесконечная песня невидимого жаворонка.
Вверх по реке прошла на вёслах стройная ладья. Безжизненно висевший парус колыхался в лад вёсельным взмахам.
Николка долго глядел вслед уплывающей ладье.
— В дальные страны охота! — сказал он наконец,
— В какие? — спросил Мартин.
— В заморские: в Индию, в Эфиопию, в Тапробану, в Сину… А больше всего хочется в Индию. Вот где чудеса-то!
— Чудеса? — лениво переспросил Мартин.
— Ага. Народу там видимо-невидимо! И никто из тамошних земцев на нас не похож. Вовсе не такие, как мы.
— А какие же?
— Разные. В одном краю рогатые, в другом — трехногие, а иные десяти сажен росту, зовутся великаны. Есть четырёхрукие, есть шестирукие…
— Господи! И все они тоже люди?
— А то кто же? Да это ещё что! Там в одной земле и почуднее народ живёт: верх кошачий, а низ человечий. А есть земля, где у людей и рты и глаза — на груди! Есть с птичьими головами, с собачьими, а у иных ноги с копытами.
— Боже мой! Да неужто всё это правда?
— Истинная правда! Вот те крест! — и Николка перекрестился. — А какие там звери! Первым делом, конечно, слон. Ростом он будет — если сложить наших сто быков, а то и поболе. Только сам-то похож не на быка, а на свинью. А нос у него длинный-предлинный! Он этим носом своим, как рукою, хватает всё, что ему надо. Захочет — и в мешок, и в корзину залезет!..
Видя удивление Мартина, Николка продолжал рассказывать с ещё большим воодушевлением:
— Потом верблюд. Вроде лошади, только горбатый. Может год не пить, не есть: у него в горбах всего запасено на год, а то ещё — крокодил. Этого словом и не описать. Про него одно могу сказать — весьма лютый зверь! Если плюнет, к примеру, на дерево, дерево в сей же час огнём сгорит!
Мартин слушал, широко раскрыв глаза, а Николка продолжал:
— Есть в том царстве петухи, на которых люди верхом ездят. Есть птица великан — на пятнадцати дубах гнездо себе вьёт. Ещё птица Феникс: эта свивает гнездо, как только народится молодой месяц, потом берёт огня от солнца и сама зажигает своё гнездо! Ну и, конечно, тут же сгорает. Только кучка пепла остаётся. А в том пепле зарождается червь, обрастает перьями и — глядь! — та же самая птица снова явилась! Птица Феникс более всех прочих, а живёт пятьсот лет!
Много ещё чудесного рассказывал Николка о далёком Индийском царстве, а закончил свой рассказ так:
— И нету в той земле ни татя, ни разбойника, ни завистлива человека, потому что та земля полна всякого богатства!
Мартин долго молчал, размышляя о прекрасной далёкой Индии, наконец спросил:
— Откуда про эту землю известно? Там разве бывал кто?
— А как же! — с жаром отозвался Николка. — Конечно, бывали люди — вот хоть греческий купец Козьма Индикоплов! Ему и прозвище такое дали — Индикоплов, потому что он в Индию плавал!
— А ты откуда про всё это знаешь?
— Да я же к батюшке отцу Исидору хожу учиться грамоте! Это наш священник. Он нам, ученикам, всё рассказывает, про что в книгах написано. Книг у него — видимо-невидимо!
Мартин с содроганием вспомнил невыученный псалом и возможные розги, но постарался отогнать от себя неприятные мысли.
— Неужто на свете есть такие чудесные книги?
— А как же! — отозвался Николка. — Этот Козьма Индикоплов всю землю объехал и всё, что видел, в книге описал.
Эх, мне бы корабль, отправился бы и я в те земли! И тебя бы с собой взял. Ты бы поплыл со мной?
Мартин благодарно кивнул, и Николка продолжал мечтать:
— И захватили бы мы с собой моих голубей, моих сизых гонцов. И как приплыли в какую землю — сейчас голубя с вестью домой! Так, мол, и так. Приплыли в землю, где люди с собачьими головами. Мартин стал дразнить их, и один тамошний земец укусил его за ногу!..
Мартин, вздохнув, сказал:
— Да… Только где взять корабль?
Время от времени со стороны города доносился глухой отдалённый грохот, как будто где-то сбрасывали с телеги пустые бочки.
Вдруг по недвижной, точно уснувшей поверхности реки прошла полоса ряби, и зашумела, низко пригибаясь к земле, прибрежная трава. На мальчиков пахнуло сыростью и холодом, как из погреба.
— Смотри, какая туча! — закричал Мартин.
Из-за города быстро надвигалась иссиня-чёрная туча. Серая городская стена теперь казалась белой. Тучу расколола молния, и было похоже на трещину в печи, сквозь которую виден огонь. Через мгновение послышался треск, словно разодрали полотно.
Мальчики вскочили и натянули рубахи. У Мартина были ещё башмаки, но он не стал обуваться, а схватил их, и оба что есть духу помчались к дороге.
Налетел порыв ветра, и на дороге возник белый крутящийся столб пыли. Он понёсся им навстречу, но за несколько шагов до них вдруг рассыпался, будто его и не было.
Упали в пыль первые капли, и то тут, то там на дороге начали появляться маленькие дымки, словно в пыль падали не дождинки, а капли расплавленного свинца. Послышался легкий шелест, он стал нарастать и скоро перешел в сплошной шум. На мальчиков обрушился ливень.
То и дело вспыхивали молнии и почти одновременно раздавался оглушительный треск, от которого всё сжималось в груди и животе.
Мальчики добежали до Русской башни и укрылись под сводом ворот. И вовремя, потому что начался град. Полчища крупных градин скакали по дороге как бесноватые, и через несколько мгновений дорога стала белой. Некоторые градины залетали в проём ворот, прыгали здесь по сухой земле и, уже совершенно неопасные, подкатывались к ногам.
Николке и Мартину оставалось только радоваться, глядя из укрытия на неистовство стихии. Время от времени они что-нибудь отрывисто кричали, и каменный свод отзывался их же голосами. Они всегда так делали, проходя через городские ворота.