Юрий Долгорукий (Сборник)
Шрифт:
Юрий с улыбкой махнул рукой неведомо кому: то ли дочери своей, то ли слугам, которые должны были появиться, а может, и стояли здесь в неосвещённом углу гридницы.
– Пошли, - позвала княжна Дулеба и Иваницу и пошла впереди, гибкая и юркая, в белом одеянии, легко и умело неся тяжёлый трёхсвечник.
– Может, я понесу?
– вырвался вперёд Иваница.
– А то ведь тяжело…
– Сама сумею. Ты очень неуклюж для свечей. Дохнешь и погасишь.
Иваница отстал, пристыженный и растерянный, потому что ему впервые в жизни пришлось разговаривать с княжной.
– Вот уж!
– огорчённо вздохнул он.
– Ты правда
– спросила Ольга Дулеба.
– Лекарь.
– Из Киева?
– Из Киева.
– И приехал, чтобы исцелить моего брата?
– Брата?
– Дулеб не мог понять, о чём говорит Ольга.
– Князя Ярослава, брата моего. Знаешь про его немощь?
– Я верно приехал из Киева к князю Юрию, но… - Дулеб запнулся, не зная, что говорить; эта девочка поражала неожиданностями, она жила в мире, не подвластном законам мира взрослых, там ещё не действовали жестокие силы необходимости, там царила чистота, и мог ли он вот так сразу, несколькими словами омрачить её чистую душу только на том основании, что всё на свете рано или поздно должно было служить поискам истины?
– Я покажу тебе Ярослава, лекарь. Князь Юрий не будет знать. А если и узнает, так ничего, он добрый. Князь Юрий - добрейший из всех князей, и среди людей - тоже добрейший. Правда же, лекарь? Ты давно знаешь князя Юрия?
– Несколько дней. Но кажется мне, что уже давно знаю, будто от самого своего рождения знаю твоего отца.
– Ярослав тоже добрый. Он добрейший из всех моих братьев. Ты увидишь, лекарь. Сюда.
Она смело толкнула высокие тяжёлые двери, просунула за двери руку с подсвечником, наклонилась туда, махнула свободной рукой Дулебу с Иваницей, чтобы шли за нею, вошла в высокую белокаменную, как все здесь, палату. Они послушно и отважно пошли вслед за ней, но на пороге оба остановились, поражённые тем, что открылось их глазам.
В большой, сложенной из тяжёлых каменных глыб пристенной печи с гулом и треском пылали дубовые дрова, освещая красным светом просторную и неизвестно отчего мрачную палату, в которой поражало сугубо княжеское презрение к подлинному назначению вещей. Возле печи, прямо на каменном полу, выставлены были серебряные кубки и ковши, словно бы для того, чтобы улавливать своей причудливой чеканкой отблески дикого огня, а посредине палаты на большом столе стояли сапоги. Деревянное ложе под стеной было пустым, а все покрывала и скоры, которые должны бы лежать на постели, были беспорядочно развешаны на той же самой стене. В изголовье ложа вместо подушки стоял толстенный пень с прибитым на самой середине сруба человеческим черепом. На другой стене чёрным углем было изображено разнообразное оружие: топоры, мечи, копья, луки, шестопёры, бутурлики; между этим нарисованным оружием нацеплена была на огромный железный крюк пергаменная толстая книга, стол для чтения лежал перевёрнутый в углу возле обтянутой ромейской драгоценной паволокой, отороченной горностаевым мехом посудины для отправления естественных надобностей.
И среди этого мрачного беспорядка, не обращая внимания на тех, что вошли в палату, слонялся хозяин жилища, сын Долгорукого Ярослав, как об этом сказала Дулебу княжна Ольга, на его княжеское происхождение указывала и эта палата, и серебряная посуда, выставленная возле огня, и дорогие меха, развешанные на стенах, и сапоги, стоявшие почему-то на столе, и дорогая, тканная золотыми грифонами хламида, наброшенная на плечи князя, поверх белой полотняной
– Брат мой князь, - позвала его сестра, - мы в гости к тебе.
Ярослав съёжился, сделал вид, что ничего не слышит, и завертелся вокруг стола со своим поленом, то проталкивая его вперёд, то быстро отскакивая в сторону.
– Князь Ярослав, ты меня слышишь?
– подошла к нему вплотную Ольга.
– А? Что?
– встрепенулся тот.
– Кто здесь? Это ты, Оленька?
– Брось ты полено в огонь, зачем оно дымит?
– Считаешь, что нужно бросить?
– Да.
– Так я брошу. Вот только протолкну его. Знаешь куда?
– В огонь.
– И верно. Всё идёт в огонь. От огня ничего. Один лишь дым. А в огонь - всё!
Он схватил полено руками, отнёс его к печи, швырнул в огонь, возвратился к сестре, вытер руки о свою хламиду, тканную чистым золотом.
– Вот и приехал к тебе лекарь, брат мой князь, - сказала Ольга, и Дулеб прошёл вперёд от порога, чтобы показаться князю.
– Лекарь?
– Лекарь из Киева.
– Ты из Киева?
– спросил Дулеба Ярослав.
– Из Киева.
– В Киеве живёт Ярослав, прозванный Мудрым. Я тоже Ярослав.
– Он давно не живёт, - сказала ему сестра.
– Ярослав Мудрый умер. В Киеве похоронен, в святой Софии, в мраморной корсте белой, а на ней цветы и птицы высечены, как на суздальских соборах.
– Ярослав Мудрый в Киеве, а я в Суздале. А почему назвали меня Ярославом? Чтобы мудрым был? Мудрость передаётся в третьем колене.
Он начал загибать пальцы на руке:
– Всеволод - первое колено. Мономах, дед мой, - колено второе, а третье - князь Юрий, отец мой. Вот он и должен был называться Ярославом, а не я. Ты, лекарь, всё знаешь. Зачем меня назвали Ярославом? Для глумления?
Дулеб молчал.
– Почему молчишь? Приехал из Киева, должен говорить!
– Не знаю, что молвить, - тихо сказал Дулеб.
– Не моё дело вмешиваться в дела высшие, хворости насылаются не людьми, имена же даются людьми. Разбираюсь в хворостях, в именах - нет.
– Не говори покорно, ибо напоминаешь мне о моей собственной покорности, которой стыжусь и которую ненавижу. Вспомнил о делах высших, а чьи они?
– Княжеские, - вмешалась Ольга, - ты князь и княжеского рода.
– А почему я князь?
– Потому что родился им.
– Разве можно князем родиться?
– Всё зависит от воли бога, брат мой князь.
– Почему ты называешь меня братом?
– Потому что я твоя сестра.
– Не знаю тебя. И никого не знаю. Имею одного лишь брата по имени Китан. Ты слыхал о нём?
– Это наш брат князь Андрей. Китаном называла его покойная мать.
– Не знаю князя Андрея. Никого не знаю. Ибо вы русские, а я половец. Я половецкий хан Семичуга.
– Хан Семичуга умер этим летом.