Юрий Долгорукий
Шрифт:
Не скоро удалось повернуть Новгород, всю зиму просидел Мономах в Смоленске, плетя хитрую паутину, а высидел-таки своё!
В Киев поехали новгородские послы, а речи перед великим князем Святополком вели такие:
«Мстислава нам дед его Всеволод дал младенцем, мы его воспитали и всему, что князю надобно, научили, и все его правлением и поступками довольны. Прислали нас от всего Новгорода донести, что всенародно не хотят вечники слышать, чтобы сын твой нами владел».
Дерзкие были речи, для великого князя непривычные, а послы, напирая, даже пригрозить осмелились - чувствовали за собой силу:
«Если сына пошлёшь,
Подумал Святополк и отступился, убоявшись неистового новгородского мятежа, тем более что от урочного серебра и от военной подмоги новгородцы пообещали не уклоняться.
А там и весна пришла, половцы в Диком Поле зашевелились, настало время Мономаху в Переяславль спешить, своё княжество оборонять.
Обошлось!
Да и Юрий с Георгием Симоновичем тоже не без хитрости.
Во Владимире для градного строения остался боярин Георгий Строгинишин, муж смирный и неторопливый, да тиун Ивашка Пыпин. Боярин Строгинишин - лежебока известный, с печи его разве что палкой согнать можно, торопиться заведомо не будет. Тиун Ивашка — тот совсем Другой, но в напарники к боярину куда как хорош. Великий хитрец и пройдоха, любого вокруг пальца обведёт, из небыли быль сотворит, столь ловок. Тиун Ивашка свой, княжеский, из княжеских рук смотрит, что ни подскажи - тотчас с полуслова уразумеет и в точности исполнит.
Полетели из Владимира к Мономаху грамотки многословные, успокоительные. Стараемся-де в поте лица своего, рук не покладая, людишек не жалеем, простит Господь — дело святое делаем, княжеское. Однако по осени прошли ливни великие, валы смыло, рвы залило, обозы на дорогах завязли, сызнова всё делаем. Одна напасть, слава Богу, миновала, другая по грехам нашим навалилась. Зима-де пришла ранняя, лютая, многоснежная. Что днём с превеликой тягостью поднимем, за ночь снегом засыпает. О мёрзлую землю топоры поломали, а новые кузнецы ещё не отковали, мало железа в граде. Послали за железом в Ростов, а когда обоз-то по многоснежью вернётся? Ждём, княже, землю кострами обогреваем, однако ж и дров мало. Овсы-то ныне не уродились, лошади ослабли, а по деревням частым гребнем мор на коней прошёл. Все эти напасти по грехам нашим, но, даст Бог, переборем напасти, твою княжью волю исполняя...
Отдельно писали в грамотках, что каменных дел мастера, привезённые Мономахом из Переяславля, как на подбор умелые и старательные, и те похвальные строчки отдельно читали мастерам, чтоб были довольны, не кляузничали. Кормили мастеров сытно, к работе не понуждали. Но те и без понуждений своё дело делали ладно, стены храма росли на глазах. Было что показать...
Верил или не верил Мономах хитроумным грамоткам тиуна Ивашки (не боярин же Строгинишин над ними корпел), но отчёта не требовал и доглядчиков не присылал. Неторопко, нехлопотно жилось в ту зиму и начальным, и чёрным людям.
Спасибо, Господи, за милость к рабам Твоим.
Аминь!
5
Неожиданно повернулось так, что в медлительном владимирском городовом строении правы оказались князь Юрий и тысяцкий Георгий Симонович, и утвердил их праноту сам Владимир Мономах. В лето шесть тысяч шестьсот девятое [31] , не предварив посольством и не упредив гонцами, Мономах неожиданно приехал в Ростов.
Встретили прославленного воителя и ьеликого государственного мужа с подобающей честью, но и в тревоге были немалой. Неспроста пожаловал Владимир Всеволодович, ох, неспроста!
31
1101 г.
Разъехались по ближним и дальним вотчинам гонцы: звать ростовских мужей на большой княжеский совет, и не понять было из гонцовских наказов, кто сзывает совет: свой ли князь Юрий, родитель ли его Владимир Всеволодович. Многие посчитали, что собирается совет через голову юного князя, и добра от совета не ждали; кое-кто из бояр хворыми сказались и послали вместо себя сыновей или братьев.
Съезжались медленно, уединялись в своих ростовских дворах. Ночами одинокие неслышные всадники тенями скользили от двора ко двору, без стука приотворялись ворота и снова замыкались на засовы.
О чём шептались ростовские мужи, уединившись за частоколами и дубовыми стенами теремов?
Многое дал бы Мономах, чтобы доподлинно вызнать это!
Только на большом княжеском совете узнали мужи, с чем приехал к ним переяславский князь, а Мономах узнал, какой ответ подготовила старая ростовская чадь.
Мономах просил войско для похода в Дикое Поле, ибо многие южные князья от войны с половцами уклонялись. Просил Мономах не только лихие конные дружины, как случалось в прошлые годы, но всю ростовскую тысячу. Мужи же ответствовали, что биться с погаными половцами - дело богоугодное, немало найдётся в Ростовской земле охочих людей - во чистом поле сабельками поиграть, честь добыть и добрых половецких коней, однако же страгивать с места ростовскую тысячу нельзя. Болгары не мирны ныне, видели их ладьи под самым Ярославлем. Новгородские ушкуйники на Белоозере балуются, сколько-то сел пограбили. Муромцы и рязанцы вышли полками на Оку-реку. К чему бы это? Надобно о своей Земле порадеть, кто защитит её, кроме ростовской тысячи?
Только немногие мужи, вроде большого боярина Жирослава Иванковича или упорного в своей правоте воеводы Непейца, осмеливались перечить вслух; остальные бояре больше отмалчивались, но по неодобрительному гулу, по путаным рассуждениям, смысл которых уяснить было трудно, по жалобам на то и на се, по холодку недоброжелательства, невидимо расползающемуся по гриднице, - умный догадался бы, что ростовскую тысячу с места не стронуть. Не допустят!
Юрий — весь, как струна натянутая, бледный, растерянный. Вроде как бы виноватый - не ожидал такого противления. Перед батюшкой стыдно. Будто сговорились ростовские мужи...
А может, и сговорились?
Непонятно держался тысяцкий Георгий Симонович, на краешек стола отодвинулся, будто за кубком потянулся, а вернуться обратно, на почётное место рядом с князем, забыл.
Отстраняется от княжеского дела? Тоже против похода?
Владимир Всеволодович Мономах молча выслушал путаные боярские речи, не являя ни одобрения, ни осуждения. Останавливал неподвижный взгляд на одном боярине, на другом; те вжимали головы в плечи. Одно дело в ряду своих единомысленных сидеть, среди многих потеряться, но если княжеский взгляд тебя из ряда словно выхватил — совсем иное. Страшненько. Промолчать лучше, промолчать...