Юрий Гагарин
Шрифт:
Сейчас Центр подготовки космонавтов и Звездный городок не вполне одно и то же, первое — скорее структурно-административное понятие, второе — скорее уже географическое. В начале 1960-х никакого раздвоения не было: где одно, там другое. Еще в январе 1960-го вышла директива главкома ВВС, согласно которой учреждался ЦПК, состоящий из нескольких отделов (управление, учебно-тренировочный, клуб, охрана; 20 космонавтов, 70 военнослужащих, 99 рабочих и служащих). «Легковых автомобилей было всего четыре, один санитарный автобус и два грузовика. И — восемь караульных собак!» (6). Позже рядом с военным аэродромом «Чкаловский» по Ярославской железной дороге стали строить не то что даже город, а особую войсковую часть, а по сути — государство в государстве.
Сейчас кажется, что от советского левиафана трудно было ожидать подобной заботливости, однако в тот раз начальство посоветовалосьс космонавтами — раз уж многие из них, в том числе Гагарин, отказывались от
Есть сведения, что по изначальному проекту семьи космонавтов должны были жить на американский манер, в отдельных коттеджах; однако Гагарин — яркий штрих для исследователей его характера — убедил начальство и коллег, что лучше будет жить в большом многоквартирном доме: «Зачем коттеджи? Давайте жить все вместе. Ведь так веселей!» (8). И они зажили на манер Незнайки и его друзей — коммуной.
59
Авторы «Starman» цитируют Германа Титова: «Честно говоря, никаких особых привилегий у нас не было. То есть к нам все время подходили и спрашивали: „Покажи, где ты хочешь, чтоб мы отгрохали тебе роскошную дачу, и Хрущев тебе ее построит, прямо сейчас“. Меня это не волновало, и Юру тоже. Мы были просто молодыми. О чем вообще они говорили? Какая дача, чего нам там с ней делать-то?» (7).
Космонавтские дома — точнее, первую из будущих двух 11-этажных «башен» — стали строить в 1964-м; а в 1965-м Гагарины въехали в новую квартиру; на тот момент уже начали работать школа, магазин, ясли, детский сад, бассейн. Снабжение в городке было, по общему мнению, фантастическим: ананасы, сервелаты, икра, хороший алкоголь; в этом смысле здесь точно был микрокоммунизм. «Городок был закрытым, хорошо охранялся, поэтому двери в квартиры никогда не закрывались. И когда детей укладывали спать, все — и мужчины, и женщины — шли играть в хоккей. Брали форму, брали клюшки и ночью — другого свободного времени не было — играли. Если взрослые уезжали на государственный прием, то все дети оставались в одном доме под присмотром кого-нибудь из старших» (10).
Космонавтские «башни» соединили одноэтажным переходом; к нему примыкала пристройка: большой зал и подсобные помещения. Квартиры здесь были — и есть, надо полагать, — трех- и четырехкомнатные, нетиповые, с большими кухнями и ванными. Гагариным досталась четырехкомнатная; если вам интересно, как выглядит эта квартира изнутри, посмотрите на youtubeфильм «Гагарин, я вас любила»; там его вдова, Валентина Ивановна, допустившая в дом журналистов с камерой, позволила снять интерьеры.
Дома Гагарин часто ходил в спортивных штанах и белой майке. В квартире его жили белка в колесе (12) и попугай в клетке. «В быту Юра был человеком скромным…<…> Я даже импортных шмоток у него не помню, ходил он в том же, что и все. Прислуги ни у кого из наших космонавтов никогда не было. Так что женам приходилось туго, ведь в доме всегда было полно людей. Помню, что жена Юры всегда ходила с сумками — то из магазина, то в магазин…» (13).
О том, что представляла собой рабочая — режимная — жизнь Гагарина в 1960-х, в те дни, когда он не был в командировках, можно понять по этому отрывку: «Жизнь была размеренной. Утром зарядка, это обязательно, потом завтрак. Мы спускались в столовую из своих „апартаментов“, а ребята приезжали со Чкаловской, где они жили. После завтрака — медосмотр: пульс, давление, частота дыхания, кое-какие тесты. Перед испытаниями — на центрифуге, в термокамере — обследование было более серьезным. Раз в квартал проводился углубленный медицинский осмотр. После медосмотра — занятия: теоретические, тренировки на тренажерах и стендах, физ-подготовка; словом, день был напряженным. В шесть часов занятия заканчивались. После ужина ребята уезжали домой» (6).
Часто приходилось посещать московские и подмосковные «фирмы» — то есть конструкторские бюро: осваивать технику. Много времени посвящалось рутинным тренировкам, связанным с поддержанием имеющихся и освоением новых космических навыков. Все это кажется не ахти каким интересным, однако, если прислушаться к свидетельским показаниям, выяснится, что задания выполнялись самого удивительного свойства (14). Например: «В горизонтальном полете и в условиях невесомости Юрий Алексеевич должен был написать текст „Циолковский — основоположник космонавтики“». (И как? «Анализ почерка показал, что при фиксации космонавта к креслу кратковременная невесомость не оказывала существенного влияния на характер почерка, а в состоянии свободного перемещения в „бассейне невесомости“ никому из шести человек не удалось произвести запись текста» (14)).
Или — чего только не предполагает, оказывается, профессия космонавта — к примеру:
«Во время полетов на самолете Ту-104А большое внимание уделялось дегустации космических блюд, предназначенных для потребления в реальных условиях полета. В дегустации участвовали Гагарин, Шаталов, Береговой, Волынов, Елисеев, Хрунов, Филипченко и другие космонавты. Они учились есть и пить в условиях невесомости. Дегустации подлежали суп харчо, борщ украинский, суп овощной, суп молочный; из вторых блюд — мясо куриное с черносливом, говядина духовая с картофельным пюре, колбасный фарш, язык говяжий, куры в томате, печеночный и перепелиный паштет, сосиски-малютки, мясо сублимированное, мясные и рыбные консервы, творог с черносмородиновым пюре, вобла, каша гречневая, сыр российский. Из третьих блюд — сок виноградный, сок черносмородиновый с мякотью, абрикосовый сок, кисель яблочный, кофе с молоком, чай с сахаром, цукаты, ржаной и бородинский хлеб. В состоянии кратковременной невесомости космонавты учились пользоваться инструментами для еды, консервным ножом, пробойником, ложкой и вилкой — все инструменты, как и в реальном полете, были привязаны небольшими нитками к одной общей нити, чтобы в условиях невесомости не уплыли куда-нибудь. Хочу привести один любопытный документ — выписка из протокола 1967 года. „Вкусовые качества сосисок-малюток с применением томатного соуса ‘Деликатес’ хорошие. Томатный соус быстро выдавливался из тубы и плавно ложился на сосиски, по вкусу соус приятный, домашний. В пакет с гречневой кашей было налито 150 граммов горячей воды, в состоянии невесомости она быстро растворилась и была готова к употреблению, вязкость и вкусовые качества хорошие. С помощью ложки колбасный фарш в условиях невесомости держится хорошо, только в одном случае кусочек фарша оторвался от ложки и поплыл по кабине самолета, надо было пользоваться вилкой. Во всех случаях акт глотания не нарушался“. Большинство космонавтов с удовольствием ели пищу в условиях невесомости, особенно им нравился украинский борщ, мясной паштет, сосиски-малютки, виноградный сок и цукаты. Юрию Алексеевичу по душе и по вкусу были печеночный паштет и абрикосовый сок. Все это он съедал с большим аппетитом».
И ладно бы только дегустации. «Впервые в условиях кратковременной невесомости проводилось испытание бритв „Харьков“ и „Агидель“, которые работали хорошо: волосы сбривались, как и в обычных наземных условиях. Оба образца бритв были рекомендованы для поставки на борт. Юрий Алексеевич испытывал бритву „Харьков“, замечаний не было» (14).
Бриться, жевать сосиски-малютки — это пожалуйста, однако чего у Гагарина не было — так это летной практики. О том, насколько болезненным было для него отлучение от самостоятельных полетов, можно понять даже не только по рапорту 1967 года, где Гагарин просит освободить его от обязанностей зама начальника ЦПК («считаю морально неоправданным находиться на должности… не имея возможности летать самому…» (15)), сколько по тому, что он ВСЕГДА, оказываясь на борту воздушного судна, просился за штурвал: мемуарных анекдотов на эту тему так много и они настолько однообразны, что мы даже не станем их специально цитировать. Естественно, ему никто не отказывал — а он всегда вел самолет аккуратно и ни разу не поставил своих благодетелей в неловкое положение.
Уже в конце 1962 года Гагарин подкатывает к Каманину с просьбой о включении в план тренировок на 1963 год 50 часов налета для каждого космонавта (из них 25 часов на истребителях). Каманин кивал, но предпочитал спускать вопрос на тормозах; в результате свой первый с 1960 года самостоятельный полет Гагарин должен был совершить… 27 марта 1968-го. Космические тренировки, поездки на пуски ракет и в центры космической связи, дрессировка космонавток, подготовка по программе «Союз и Луна», тренировки парашютных прыжков… — да, он не летает, однако старается держать себя в космической форме, он все время надеется полететь — не на Луну, так хоть просто еще раз в космос. Начальство опекало и требовало «поберечься» — а он все время сигнализировал, что хочет еще, что не собирается вести жизнь фарфорового сувенира, — и, раз не давали летать, часто ездил прыгать с парашютом. Есть истории о том, как он отрабатывал чрезвычайно сложные прыжки с приводнением в Феодосии. Есть о том, как в Киржаче Гагарин с Беляевым угодили под кинжальный ветер — и приземлились на лесосклад: «Стоит навес, а во дворе беспорядочной грудой навалены бревна. Беляев угодил в кучу бревен, а Гагарин приземлился на крышу, провалился по пояс. Оба чудом уцелели…» (16). Рисковал все время, ему нравилось (не говоря о том, что гонял — по-настоящему, с авариями — на своем катере и своих автомобилях).
Довольно много времени съедала учеба в Академии Жуковского (с 1961 по 1968 год). Идея (судя по всему, каманинская; он сам там учился) дать космонавтам — слетавшим (Гагарину и Титову) и потенциальным — высшее образование была очень удачной во всех отношениях. Во-первых, это было способом нагрузить членов первого отряда, которые и так часто болтались без дела — и могли начать морально разлагаться из-за постоянно откладываемых полетов. Во-вторых, таким образом увеличивалась конкурентоспособность космонавтов по сравнению с американскими астронавтами: у тех образовательный ценз изначально был выше — диплом инженера. В-третьих, они сами смогут постоять за себя в часто возникавших дискуссиях на тему «Нужен ли человек на борту военного космического корабля?». В-четвертых, предполагалось, что следующее поколение космических аппаратов для осуществления полетов на Луну и Марс будет оснащено полноценными системами ручного управления — и космонавт не просто усядется в начиненную электроникой камеру и будет знать, на какие кнопки нажать в случае чего (как Гагарин и Титов), а понимать, по каким принципам все это работает.