Юрий Лонго: «Вся жизнь как под общим наркозом»
Шрифт:
Москва мне всегда нравилась её старыми переулками. Мой любимый переулок Столешников. Я часто об этом говорил своим друзьям, своим девицам, с которыми гулял по центру, всегда показывал этот переулок, Столешников, Тверскую, раньше улицу Горького. Привык уже называть Тверскую Тверской. Хорошо, что Столешников не переименовали. Вот Чехова не переименовали, Большую Дмитровку. Мне нравилась улица Пушкинская, теперь уже, по-моему, она как раз Дмитровка. Очень нравился угол Пушкинской и Столешникова, оттуда начиналось моё восхождение завоевания Москвы. В этом странном (?) переулке, Столешникове, там, где букинистический и ювелирный, была такая арочка. Входишь в эту арочку, входишь во двор, где-то между 75–80 гг. был такой деревяный домик, 2-х этажный, так вот там я занимал
Сейчас мои взгляды несколько изменились, но моя любовь к Москве никогда не пропадала. Любовь к ней. Никогда. Иногда она мне надоедала чисто внешне, за настроение, но моя любовь к ней никогда не пропадала. Я возвращался с такой любовью к ней! Очень много ездил. В своё время ужасно много ездил, но возвращался с такой любовью. Я ехал с Внуково, Домодедово, с вокзалов — с Курского, Казанского, Рижского. Я возвращался в Москву и шёл в центр, встречался с Людкой, мы куролесили с ней по Москве или, как сейчас говорят, тусовались, брал сухого вина или что-нибудь покрепче, или просто бутылочку портвейна, иногда попадали в какой-то недорогой ресторан и гуляли. Любили Москву, наслаждались ею. И вот сейчас что осталось? Осталось только изредка, изредка, когда ты встречаешься с Москвой просто так, потому что этот город нравится тебе. Ты растворяешься в нём, растворяешься с каким-то близким тебе, который тебя не напрягает, идёшь в центр и неизвестно тебе, куда ты идёшь, зачем идёшь, бесцельно шатаешься по улицам, по старой Москве, по центру и наслаждаешься городом.
Это, конечно, редкое, уникальное явление — наслаждаться городом. Люди, конечно, бегут по ночным клубам, по ресторанам, какая там у них модная тусовка?., и всё такое прочее, а вот наслаждаться городом — это редкая вещь. А наслаждаться городом — это не значит потребительски к нему относиться. Просто любоваться старыми переулочками, старыми домами, простыми людьми, обычным народом, который тусуется просто так, без денег, без друзей или с друзьями. В компании молодые, старые, дворники, бомжи тусуются просто по Кировской, по Тургеневской, по Дзержинке, по Кузнецкому мосту.
Странно, очень много бродяг сидят, нахлобучившись, в центре, мрачно подперев столбы на самой центральной улице. И знаете почему? Я долго думал, почему же они не идут куда-нибудь по подъездам, по чердакам, подальше от людского глаза. Оказывается, вот почему. Это было очень тяжело мне понять. Чтобы их не избили. Атам же подростки ходят, наркоманят. В каком-нибудь безлюдном месте убьют, отрежут нос, руки, ноги, уши и т. д. — то, что показывают в криминальной хронике по телевизору. А он сидит себе спокойно в центре, где очень много ходит милиции. С дубинками. Ну, милиция проверит документы или, в крайнем случае, изобьёт дубинкой. Всё. И он сидит себе спокойно и попивает из своей фляжечки; сидит так и медитирует на старую Москву.
Приехал я в Москву с одной целью — посетить Третьяковскую Галерею. Сходил я в неё и был ошарашен. Я приехал только в Третьяковскую Галерею и посетил её ещё раза два и всё. После этого был ремонт — в течение 10 лет она была закрыта для обычных людей, и забыл как-то об этом музее и очень долго туда не ходил. А сейчас постоянно тянет туда. Как-то был летом в Лаврушинском переулке в прошлом году, в 1999, и так защемило. Там такие красивые места, такие старые домики. Трудно говорить беспредметно о
Москве, но живёт она в сердце у каждого, и у каждого она своя. Это единственный живой город в России, ночной, дневной, утренний, всякий, который живёт в России после 12 ночи. Все города умирают после 12 ночи, спят. Я был во многих городах и даже южных. Скушно было. Москва — живой город, очень живой. У меня здесь много друзей, разных друзей, хороших, плохих, но они — мои друзья. И соединила меня с этими друзьями — это Москва. Много очень женщин, любимых, нелюбимых, порочных, недоступных, доступных — это тоже Москва.
Кстати, сегодня 1 — й день календарной зимы, как говорят дикторы, 1 день декабря 2000 г. До Нового года остался месяц.
Москва создана для тусовок, любви и наркотиков. Москва не создана для мудрости, для философии, для труда, для работы. Москва создана для гнилой политики, для гнилых политиканов и для тусовок, для выпендрёжа, для понтярского населения. Это Москва. Итак, Москва вначале 2000 г. Пиво «Золотая бочка». Реклама на телевидении, на улице, в ушах, шары надувные парят над облаками, на земле и в воздухе, написано на земле, на ширмах зданий, на заборе. Реклама везде. Господа, вы скоро обалдеете от этой рекламы. А что дальше? Балдежи, секс, наркотики и всё? И всё? И всё. Мишура. Вряд ли это мишура, если эта мишура у тебя в сердце, если эта мерзость у тебя в глазах, если эта грязь у тебя на лице! Как же это может пройти, как же может отсеяться и остаться чистота? Если чистоты нету, её не было в ближайшие 10 лет, не было её, этой чистоты. Чистота осталась в воспоминаниях и в слабой надежде, Бог его знает на что. Может быть, эта надежда у каждого живёт в сердце, но это же невозможно отъединить, потому что каждое сердце одиноко, одиноко.
Москва. Начало 2000-го года. Скоро Новый год, и наступает 21-й век. Уже и не металлический век, а виртуально-извращённый век. Всё виртуально: виртуальна жизнь, виртуальна любовь, виртуальны деньги. Еда не виртуальна осталась; еда, сортир, дерьмо не виртуально, всё остальное — виртуально. Как хорошо, что я застал время без виртуальной реальности! Да уж, оппа!
Москва 2000-го. Всё те же названия улиц — Гиляровского, Пушкинская, Чехова, Большая Дмитровка, Столешников. Всё те же названия, всё те же лица, но искажены от ужаса, и ментальность другая. Нет одиноких пар на улицах, гуляющих при Луне, да Луны-то, собственно, нет. Есть искусственные звёзды, на всех деревьях развешены гирлянды — искусственные звёзды. Рестораны, казино, зазывающие к себе. Прогресс не остановить, его можно украсить частичкой живой души. Москва 2000 г.
ЧАСТЬ I
«Я желаю всем любви в преддверии дня Святого Валентина, желаю здоровья. Обратите внимание на себя. Поменьше политики, поменьше зависти. Не завидуйте, и у вас действительно все получится. Больше друзей, хотя много друзей не должно быть. Найдите себе хорошего учителя, друга и не стремитесь кзарабатыванию денег. Сейчас во главе угла стоит золотой телец — вот это нас и губит. Больше любви, больше семейного счастья! И копайтесь внутри себя, найдите самые лучшие черты характера, вашей судьбы и вытащите их наверх».
Последнее пожелание Юрия Лонго пользователям КМ. RU 2 февраля 2006 года за две недели до смерти.
Валентина Алексеевна Мелета:
«Мы С МУЖЕМ ПРОЖИЛИ ВМЕСТЕ СОРОК ЧЕТЫРЕ ГОДА И НИ РАЗУ ДРУГ ДРУГУ НЕ ИЗМЕНИЛИ ДАЖЕ В МЫСЛЯХ»
Валентина Алексеевна Мелета, сводная сестра Юры, старше его на девять лет. Она родилась 9 октября 1941 года, но ещё 5 октября её отецушёл на фронт, и в 1942-ом году погиб, поэтому она видела его только по фотографиям. Мама, Прасковья Ефимовна Ткаченко, уже после войны, в 1948году вышла замуж за Головко Андрея Ивановича, и 23 сентября 1950 года родился Юра. Сейчас Валентина Алексеевна по-прежнему проживает в станице Незамаевская Краснодарского края, откуда родом и сам Юра. Преподаёт математику в местной средней школе. Много её бывших учеников сейчас живут и работают в Москве. Есть среди них и простые рабочие, и те, кто занимает ответственные посты в органах ФСБ, Министерстве сельского хозяйства, в органах милиции, преподают в институтах, техникумах, ГПТУ и тд. Все они хорошие специалисты, просто хорошие люди. Когда бывают в станице, всегда заходят с цветами и чудесными подарками. «Значит, жизнь прожита не напрасно», — говорит Валентина Алексеевна.