Южане куртуазнее северян
Шрифт:
— То есть чтобы я был мессиром Гавейном? Ну, ребята, я же… я недостоин, вот что.
— Кто-о? Ты-ы?!
— Ну… я очень буду рад, и вообще он мне всегда больше всех, давно, как будто бы… Ну, когда-то…
— Вот и все! Порешили, мессир Гавейн! Давайте-ка за вас выпьем, у нас ведь вино еще осталось?..
…Основным энтузиастом раздачи имен оказался Ростан. Может быть, потому, что он был хмельнее всех — не то от вина (и правда пьянел очень быстро), не то еще от чего… Глаза его сверкали, смуглые руки хватались за все близлежащие предметы — Пиита выглядел бы крайне глупо, если бы не был столь искренне вдохновенен.
— Так,
Улыбка, румянец смущения, взгляд в пол. Гюи тряхнул друга за плечо, ободряюще потрепал по широкой спине, обтянутой дорогой, отороченной белым мехом одежкой… На самом Гвидно, как всегда, висели какие-то длинные лохмотья неопределенного цвета, с обтрепанным капюшоном.
— Ну, валяй, Николас! Не стесняйся. Все же свои. Мы же серьезно.
— …Артур.
— Что?!
— Мне больше всех нравится Артур… Король, — смущенно повторил Николас, улыбаясь своей тихой улыбкой. Хохот грянул, как раскаты грома, так что даже пламя в камине чуть подскочило.
— Король Артур! Губа не дура!
— Да, ты у нас даешь, Николас… Даешь! Выбрал, тоже мне! Самого лучшего!
— Ну, уж прости, дружище, но Артуром ты у нас не будешь, — Гюи восхищенно пихнул друга в бок. — Да не гогочите вы, дураки… Николас, я имел в виду — кто тебе нравится, чтобы им быть? Ну, как ты хочешь, чтобы мы тебя в Камелоте звали? Кто тебе из рыцарей ближе всего?
Николас, которого вконец засмущали, пробормотал что-то себе под нос. Новокрещенный сир Гавейн наклонился к нему, чтобы расслышать.
— Что? Бедуайер?
— Ну… Да. Бедуайер. Бедивер.
— Так про него же мало чего известно, — искренне удивился показушник Ростан. — Ну, рыцарь, он даже не особенный герой какой-нибудь… Только вон Кретьен написал, что он «без промашки играет в шахматы и шашки». И в большинстве историй он не участвует…
— Ну и что. А зато он бу-бу-бу…
— А? Зато он что?
— Всегда был рядом с королем… До конца, — более раздельно и громко повторил Николас, обводя друзей неожиданно твердым и ярким серо-синим взглядом. Смех исчез сам собою, и Гвидно, словно ставя точку в конце речи, хлопнул о Николасову ладонь своей веснушчатой рукою.
— Ну, значит, так. Да здравствует сир Бедивер, рыцарь Лоэгрии!
— Да здравствует, — еще слегка шутливо отозвался Ростан, в глазах которого плясали алые языки огня.
— А ты-то сам вообще кто? — неожиданно напустился на него Гвидно, вскидываясь, как петух. — Только к другим пристаешь, а сам еще не сказал, кем будешь…
— Ну, со мной-то все понятно. Я же окситанец.
— И что? У короля Артура было много рыцарей из Тулузы?.
— Нет, — Пиита обвел лица друзей почему-то торжествующим взглядом. — Но настоящий куртуазный рыцарь, который понимал много чего в любви и во всем прочем, только один. Сир Тристан.
— Тристан?!
— А что, разве я не похож? Даже имена созвучные: Ростан — Тристан… И он был славным героем, а что любовь у него получилась несчастная — так это все грубые франки виноваты…
Аймерик не сдержался и фыркнул; соотечественник сверкнул на него темными глазами.
— Я сказал что-то смешное, мессир Гавейн?..
— Да нет, нет, все в порядке. Славный герой.
— Ну то-то же. А то я и не посмотрю, что вы — племянник Короля, сир…
Аймерику же просто вспомнилось, как славному герою опять подбили глаз не далее чем в неделю назад Гугоновы ребята, а потом повели его к своему командиру, в плен — но Ростан сбежал благодаря военной хитрости: притворился, что ему очень надобно по нужде, а когда бдительность стражей задремала, давай Бог ноги… Ничего, вот сир Тристан даже нищим переодевался, чтобы свою возлюбленную еще раз увидеть. Так что Пиитины хитрости — как он притворялся глухонемым, чтобы увильнуть от расспросов Аннетиного отца, чего-й то он делает в церкви подле его дочери — это еще ничего, только помогает образу знаменитого любовника.
— А ты, Гюи?..
— А я вам не скажу, — как ни в чем не бывало заявил Валлиец, разваливаясь на деревянной скамейке.
— А почему это ты нам не скажешь?..
— А потому, что вы мое имя все равно не выговорите, а коверкать его я вам не дам.
— Ну уж и коверкать… Мы, можно сказать, облагозвучиваем!
— Вот спасибо. Что-то неохота. Облагозвучивайте кого другого.
— Да как нам тебя называть-то, валлиец пустоголовый?..
— А это уж как хотите, сир Тристан, во имя Господа… Хоть «Бель Инконню» [20] , как того Гавейнова сына.
20
«Прекрасный незнакомец». Гингалин, сын Гавейна, приехал ко двору инкогнто, и король дал ему на время такое прозвище.
— Лучше просто «Инконню», — хмыкнул Ростан, критически оглядывая лохматую, нескладную фигуру друга с головы до ног.
— Ну не хочет — и не хочет, будет у нас просто сир Гюи, — вступился возбужденный, чрезвычайно довольный Аймерик. Похоже, обретение имени — да еще такого славного имени! — подействовало на него благотворно; в отблесках алого огня — свечки уже догорели — он казался очень красивым и каким-то сказочным, в самом деле, легендарным Гавейном, которого так любил молодой Эрек…
— А Кретьен-то? — неожиданно вспомнил Пиита, резко разворачиваясь. — Эй, друг, а ты кем будешь, ты еще не сказал! Сидит себе в уголочке, хитренький, думает, про него все забыли… После того, как заварил всю эту кашу своим «Эреком»! Давай, признавайся, как твое рыцарское имя, и попробуй только соврать, что у тебя его нет!..
Я и есть Эрек, как же вы не поняли, — едва не ответил Кретьен, которому вдруг стало невыносимо грустно. Но не ответил. Сдержал язык в последний момент, вспомнив, как долго подгонял под своего героя маску, чтобы никто его не узнал…
— Попробую, Ростан. Я своего рыцарского имени… не знаю.
— Так назовись в честь кого-нибудь, кто тебе очень нравится, — посоветовал молчун Николас с дружеской заботой. Кретьен почему-то так замотал головой, что она едва не оторвалась.
— Нет, нет, ребята… Я так не хочу. Я так… не могу.
— Чудной ты, — неопределенно высказался Гвидно, подбираясь к нему поближе и заглядывая в лицо. — Я — это еще понятно, я-то знаю, чего хочу, только не скажу никому, а то напортите… А ты? Ты придумал что-нибудь, чего нам не скажешь?