Южное седло
Шрифт:
Высоко над рододендронами сверкал хаос высочайших пиков, но над одним из провалов небольшой снежный треугольник приковывал к себе взор — Эверест. Я думаю, что все мы в ту минуту смотрели на него с волнением. Моё впечатление от этой столь дальней поездки было как от полного счастья бродяжничества, не свободного, конечно, от забот,— носильщики и многие другие вопросы были тому виной,— но радостного от повседневной непосредственности. Эверест угрожал мне словно экзамен после школьных каникул — испытание, к которому относишься с опасением, но от которого не откажешься ни за что на свете. Туманное видение, возникшее в грезах и спешно отложенное в сторону вместе с другими мечтами надеждами! И вот он предо мной! Как он высок! Его вершина подмигивала нам, возвышаясь над всеми более близкими хребтами, которые
Остаток пути до Тхозе, расположенного на Кимти-Кхола (приток Бхота-Кози), был оживлен зарослями малиновых рододендронов. Тхозе представляет собой большое селение, даже с лавками. На склонах над ним добывается железная руда, и именно тут выделываются виденные нами цепи для мостов. Проходя через деревню, мы могли наблюдать ковку цепей и полос в кустарных кузницах. Лагерь был разбит на травянистой лужайке за деревней.
Полтора часа я провел в маске, поднимаясь на очередной перевал высотой 2900 метров. Отсюда начинается страна шерпов.
Мы были теперь в Сола-Кхумбу, на родине шерпов. Из нашего лагеря, раскинувшегося на восхитительной лужайке возле цветущих сливовых деревьев у Чиангма, на 450 метров ниже монастыря, мы спустились следующим утром до Ликху-Кхола. От Чиангма мы смогли увидеть нашу очередную цель — перевал Ламьюра Баньянг высотой 3660 метров, однако, чтобы добраться до него, нам потребовалось полутора суток. Все гималайские долины таковы. Следующий лагерь мы должны были разбить в Сэта, несколько выше по долине; отсюда дорога вилась вверх через широкий, покрытый лесом горный склон, спускающийся с расположенного справа от перевала гребня. Когда мы ранним утром поднялись повыше, стало холодновато, и нам, одетым в шорты, пришлось перед завтраком, чтобы как-то согреться, выбивать чечетку до тех пор, пока нас не согрело солнце. Дорога к перевалу долго траверсирует влево через заросли рододендронов, извилистые стебли которых, лишенные листьев, выглядывают из-под снега. Картина составила бы прекрасный задний план для фильма Диснея «Дети в лесу». Встречающиеся нам шерпы были одеты в платья домотканой материи и высокие фетровые сапоги. Мужчины носили косички, женщины закладывали волосы в валики. Встречавшиеся нам до этого непальцы носили индийскую одежду или плотные брюки типа пижамных под длинной курткой.
Я добрался до перевала Ламьюра Баньянг к 11 часам 15 минутам. Одним из достоинств таких переходов является то, что вы можете идти порой в одиночестве, порой в компании любого попавшегося друга.
Мы были в районе Сола, и внизу сквозь сосновый лес проглядывала окаймленная громадной скальной стеной очаровательная долина, которая вполне могла бы быть и в Кэмберленде. Мы начали спускаться через покрытые ирисами луга, мимо желтого нависающего утеса с выведенной двухметровыми буквами надписью: «Ome mane» Селение Джунбези, которое нравится мне больше всех других, лежит в долине, ведущей к снежному пику Нумбур. Со склонов, сверкающих примулами, мы видели внизу ряды чистеньких домиков из белого камня, деревянные крыши с уложенными на них камнями для защиты от сильных порывов ветра. Это было селение шерпов, в корне отличное по своему характеру от тех, через которые мы ранее проходили. Мы отправились с Чарлзом Эвансом на спасение Тхондупа, который всегда имел свои особые соображения по выбору места для лагеря и ушел метров на 800 дальше, чем надо было, отыскав площадку, абсолютно лишенную воды. Мы вернулись к протекавшему за деревней потоку для ритуального купания.
Джунбези известно своим монастырем и мастерскими изготовления кинжалов «кукри». Монастырь представляет собой красивое квадратное здание с балконами, выходящими во дворик, однако приятный вид испорчен обилием навоза. В монастыре мы с Майклом Уэстмекоттом обнаружили самого большого Будду, которого мне пришлось когда-либо видеть. Забравшись на второй этаж, чтобы осмотреть внушительную библиотеку и кресло Великого Брамина, мы оказались как раз на уровне божественной головы.
После Джунбези ещё в большей степени чувствуешь, что находишься в районе Эвереста. Теперь цель стоит перед нами, четкая и неизбежная. На следующий день мы снова увидели вершину, царствующую над своими спутниками и подавляющую на этот раз проходящий на высоте 7600 метров гребень Нупцзе.
Очередной переход до монастыря Таксиндху должен был вывести нас над Дудх-Кози, вдоль которой нам предстояло затем следовать вплоть до Намче.
Мы пересекли Дудх-Кози по шаткому мосту, приведшему наших шерпов в смятение, и в последующие три дня шли или высоко над рекой, или в её глубокой теснине. Именно здесь горы начали особенно сильно проявлять свое присутствие. Склон долины сверкал рододендронами и магнолиями, восковыми белыми цветами сантиметров 30 в поперечнике, которые выделялись на склоне, как гроздья звезд. Карабкаясь в небо, на немыслимую высоту, возвышались над нами Кариолунг слева и массив Кангтега справа. Снег лежал на их резко очерченных склонах и ледовых гребнях, на невиданной в Альпах крутизне.
К тому времени Джон начал советоваться, составлять и обсуждать планы как для периода акклиматизации, так и для штурма. Он даже подсчитал вес грузов для высотных лагерей: минимум 45 килограммов для штурмовой палатки под Южной вершиной, 123 килограмма на Южном Седле и 62 килограмма в лагере на стене Лхоцзе. Все эти разговоры велись за чашкой чаю, в то время как мы разглядывали величественные вершины.
Три перехода до Кхарикхола (2010 м), Пуян (2800 м) и Гхат (2620 м) были пройдены в атмосфере растущего возбуждения. Эверест должен был вскоре появиться над нами.
Наконец 25-го числа мы поднялись на крутой холм, возвышающийся над слиянием Дудх-Кози и Имья. Вдали возвышался Эверест. Мы завернули за угол, и перед нами открылось в странном буром амфитеатре склона селение Намче-Базар, столица и центр «Шерпландии».
Перед деревней нас встретила почтенная женщина, преподнесшая нам необычного вкуса чай и кристаллический сахар — трогательный жест. Чайник был украшен разноцветной бумагой. Нас окружила дружеская толпа, однако в этот момент мы не смогли заняться осмотром селения, так как разбили лагерь несколько выше, в частности, чтобы избежать инфекции.
Наконец мы были среди «наших» гор. Позади нас — Квангде, громадная стена из снега и скал. Справа — красивейшая, по-моему, вершина Тхамзерку — отделившийся представитель массива Кангтега. На протяжении сотен метров взор скользил по кружевным гребням, переходил с одного на другой, словно по гигантской лестнице с острыми как бритва краями; все вместе было увенчано блестящей, как лезвие меча, вершиной. При виде этих гор; как выразился Джордж Бенд, пропадало всякое стремление к победе над ними. Проще было лежать на спине и любоваться ими, не планируя никаких восхождений.
За массивом Кангтега, слева от него, из-за холма, под которым был наш лагерь, выглядывала наиболее поразительная вершина: Ама-Даблам (6750 м). Ее сравнивали неоднократно с зубом, но мне кажется, что она больше походит на клин с отчетливой плоской вершиной и практически отвесными гранями. Она царствует над своим окружением гораздо больше, чем Эверест, который отстоит отсюда на 30 с лишним километров и ещё нечетко проглядывается над длинным гребнем Нупцзе.
Вершина, к склонам которой прижался Намче-Базар, носит название Кхумбила — парящий в высоте скальный пик, на который в прошлом году Том Бурдиллон пытался взойти. В тот вечер я поднялся в тумане на нижнюю часть его склона, а на следующий день мы шли вокруг него пока не начали понемногу отклоняться к реке. На этом пути, на живописной лужайке, огражденной стенкой из камней, мы были встречены «миссис Да Тенсинг» — женой одного из наших верных шерпов, которая несла кувшины с чангом. Этот чанг был неплох. По вкусу он напоминал нечто среднее между сидром и пахтаньем. Довольно густой, молочного вида, иногда с комками, этот напиток здорово поднимает настроение на разных торжествах. Я заметил, что чанг, преподнесенный нашим носильщикам, был более водянистым. Во всяком случае, подкрепившись, мы во главе с Джоном, восседающим на крошечном, нанятом в монастыре пони, продолжали наш путь к реке, к завтраку и к последнему на ближайшие два месяца купанию (между прочим, весьма холодному).