Южное сияние

Гребнев Григорий Никитич

– Прошу садиться...

Фланго указал на кресло подле стола. Кордато не спеша приблизился и сел. Он уже с любопытством смотрел на "грозного диктатора", которого никогда до того ему не случалось видеть.

– Мне очень приятно познакомиться с одним из выдающихся ученых нашей страны, - криво улыбаясь, произнес Фланго.

Кордато неопределенно кивнул головой.

– Мне говорили, что вы добились больших успехов в своей работе, - не то спросил, не то подтвердил Фланго.

"Так я и знал...", - подумал Кордато и сказал:

–

Ученый имеет право говорить об успехах или неуспехах только в том случае, если какая-либо его работа закончена...

– Возможно, возможно, - согласился Фланго.
– Но не в этом суть дела. Государственные дела большого значения не позволяли мне ближе ознакомиться с работами наших ученых, но, я думаю, у меня еще есть время исправить это мое упущение. Пригласив вас, я хотел положить начало своему сближению с людьми науки.

Кордато опять неопределенно качнул головой.

"Чорт возьми! Куда же запропастился этот проклятый Штук", - со злостью подумал Фланго. Пора было уже задать Кордато тот вопрос, который интересовал агента иностранного атомного концерна, но Фланго не знал, о чем он должен спрашивать профессора.

– Э-э... вы, кажется, что-то изобрели, господин профессор?
– осторожно спросил Фланго.

Кордато высоко поднял брови.

– Я?.. Простите, тут, очевидно, какое-то недоразумение, господин генерал. Может быть вы меня за другого ученого принимаете?

– То есть, как это "за другого ученого"?
– удивился Фланго.
– Вы же профессор Кордато?..

Фланго уже потянулся было к ящику письменного стола, чтобы вытащить "дело № 808" и взглянуть на фотографию профессора Кордато, но во-время опомнился и отдернул руку.

– Да, я профессор Кордато, но я никогда и ничего не изобретал, господин генерал, - сказал ученый.

Фланго понял.

– Я может быть не так выразился. Не изобрели, а.. придумали, или как это называется?

Кордато усмехнулся.

– Я физик, господин генерал. Физики ничего не придумывают. Некоторым из них в результате большой своей работы удается сделать то или иное открытие.

– Вот, вот! Открытие!
– воскликнул Фланго.
– Говорят, вы какую-то таблицу открыли... Мендельсона, кажется. Хотя мне непонятно: если таблицу уже открыл какой-то Мендельсон, то при чем тут вы?..

– Вы имеете в виду таблицу элементов Менделеева, господин генерал?
– сдержав улыбку, сказал Кордато.

– Да, да! Вот именно, - быстро согласился Фланго.

– Менделеев - гениальный русский ученый, господин генерал, - строго сказал Кордато, - Он открыл периодический закон элементов и изложил его в своей замечательной таблице, именуемой "Периодической таблицей элементов".

– Русский?!
– ужаснулся Фланго.
– Коммунист?..

– Он придерживался прогрессивных взглядов, но умер за десять лет до Октябрьской революции в России, - сдержанно сказал Кордато.

Фланго вздохнул облегченно, однако продолжал смотреть на Кордато с большим подозрением.

–

Значит вы к этому русскому ученому никакого отношения не имеете?
– спросил он.

– Я искал элементы, не обозначенные в таблице Менделеева, - ответил Кордато.

– Не обозначенные в таблице Менделеева?
– переспросил Фланго.
– Ага! Это очень похвально. Подальше от этих русских элементов.

– И что же вы нашли, уважаемый коллега?
– спросил кто-то позади Кордато.

Кордато обернулся и увидел маленького шарообразного человека с острыми, колючими глазами на круглой румяной физиономии.

– Доктор физико-математических наук Карл Штук, господин профессор, - вкрадчиво сказал человечек и отвесил глубокий поклон Фланго.
– Прошу прощения, господин генерал, я опоздал и потому ворвался без доклада.

– А-а!
– сказал Фланго.
– Вы пришли кстати. Профессор Кордато рассказывает мне о своей научной работе.

– Это очень интересно!
– с восторгом воскликнул Штук. Продолжайте, господин профессор. Вы говорили о новых элементах, не обозначенных в таблице Менделеева.

– Я объяснил господину генералу, кто такой Менделеев и как именуется его система элементов, - неохотно произнес Кордато. Он слышал об этом гитлеровском физике, который вместе с другими немецкими учеными в дни войны усиленно работал над расщеплением атомного ядра. Кордато знал, что Штук по поручению крупного атомного концерна ищет здесь урановую руду для производства атомных бомб.

– Это очень благородно с вашей стороны, коллега!
– воскликнул с тем же притворным восторгом Штук.
– Господин генерал, как человек просвещенный, интересуется успехами, современной науки, а своей отечественной в особенности.

– Да, да, - подтвердил Фланго.
– Я часто вспоминаю все эти таблицы и элементы.

– Вы работаете над заурановым рядом элементов, коллега? осторожно спросил Штук, прощупывая Кордато своими острыми глазами.

– Я предпочел бы говорить о своей работе, когда она будет закончена, - сухо сказал Кордато.

– Я вас понимаю. Скромность - первый признак настоящего ученого. Но я, пожалуй, напрасно задал вам свой вопрос. Вы можете работать только над каким-нибудь элементом, с номером большим, чем у Калифорния, ибо все остальные клетки таблицы Менделеева уже заполнены.

– А вы разве не допускаете, что ученый может интересоваться элементом не радиоактивным?
– спросил Кордато.

– Допускаю, коллега? Конечно, допускаю!
– воскликнул Штук.
– Водород - элемент не радиоактивный, нотермоядерный процесс доказал его исключительную эффективность...

– Да, конечно, если рассматривать достижения науки только как средства ведения войны, - резко сказал Кордато.

Штук печально вздохнул.

– Война всегда была бедствием для человечества. Но и меч, обнаженный в защиту справедливости, всегда был прекрасен. Это, кажется, еще Шекспир сказал.