Южный комфорт
Шрифт:
– То ты копал под Савочку, теперь придется еще и под меня.
– Старик, за кого ты меня принимаешь!
– За того, кто ты есть. Типичный заместитель в типичных обстоятельствах. Ты не задумывался над тем, что в порядочных учреждениях заместителей не должно быть вообще?
– Как это не должно быть?
– Очень просто. Если уж называть, то помощниками, что ли. Как у прокуроров. А то непонятно...
– А как ты думаешь, кто такие гении?
– заглядывая Твердохлебу в глаза, наклонился над ним Нечиталюк.
– Не сможешь ответить, потому что никто не знает. Я скажу тебе. Гении - это заместители бездарностей. Слышишь: заместители, а не помощники!
– Выходит, ты гений? А я считал, что настоящий гений у нас - один Семибратов.
– Слушай, не напоминай мне о Семибратове.
– Жаль, что его сейчас нет...
– А ты заметил, что его нет никогда? Вечно неотложные дела. Савочка знает, кого рекомендовать секретарем партбюро.
– Избрали Семибратова мы.
– А беспокоится о вас кто? Нечиталюк. Нужны доказательства? Пожалуйста. Вот я подумал о тебе и приготовил для тебя два гениальных дела на выбор. Одно о научно-исследовательском институте, где два года писали липовые отчеты о важных разработках для народного хозяйства. Сами и пальцем не пошевелили, а премий загребли девяносто тысяч.
– К ученым я не пойду, ты же знаешь, - устало сказал Твердохлеб.
– Второе дело тупиковое. Передал нам народный контроль.
– Хочешь загнать меня в тупик?
– Старик, только ты сможешь выбраться из этого тупика!
– У нас есть Фантюрист, который знает способы, как выбраться даже со дна океана.
– Тут нужен твердый реалист, как ты. Берешь?
– Хорошо. Давай уж этот тупик.
Как полководец осматривает поле боя, так Твердохлебу нужно было сперва посмотреть на людей, с которыми будет иметь дело, в их, так сказать, естественной среде, в их обычной обстановке, самому побывать на месте событий. Этому своему правилу он никогда не изменял, так поступил и на этот раз. Долго добирался разными видами общественного транспорта к организации, ведавшей заготовкой вторичного сырья: путешествие без радости в душе и даже без удовольствия для глаз, потому что привелось увидеть, пожалуй, самые грязные и самые запущенные окрестности Киева, загаженные, замызганные, заставленные неуклюжими допотопными строениями, складами, оградами, заваленные кучами мусора, ржавого железа, каких-то обломков, палок, тряпья.
Но там, куда ехал Твердохлеб, все было как у людей: контора, Доска почета, графики, объявления, приемная директора, секретарша в модной "марлевке", телефоны, суета озабоченных людей.
Директор был молодой, какой-то несерьезно-блондинистый, с нахальными мальчишескими глазами. Твердохлеб поздоровался, показал ему удостоверение.
– Из прокуратуры?
– удивился тот.
– Да у меня уже тут нарконтроль все кишки вымотал!
– Дело передали нам, - объяснил Твердохлеб.
– А что это значит?
– Придется отвечать.
– Так мы же возвратили все деньги!
– Дело не в деньгах.
– А в чем же, дорогой товарищ?
– Директор выскочил из-за стола, приоткрыл дверь в приемную, крикнул: - Люся, позови главинжа! Или, может быть, не нужно?
– Это уже к Твердохлебу.
– Может, нам вдвоем?
– Можно и так, - согласился Твердохлеб.
– Вы хоть в курсе?
– спросил директор, усаживаясь на свое место.
– Приблизительно. Только приблизительно.
– Так я могу все точно. Главного хотел позвать, потому что это его затея. Очень он веселый парень. Хотел пошутить с начальством, а оно вышло... Короче... Сидим на вторсырье. На данном этапе цветные металлы. Собирать почти нечего, но может быть перспектива. Какая? Никто не знает. Но логика у моего начальства железная: все в государстве имеет тенденцию к увеличению, должны увеличиваться и твои заготовки. Ну, пусть... Но начальство прямо заедает. Давай почин, что-то оригинальное, новое, хоть ты умри! Ну, где его здесь взять, откуда, как? Давай - и душа с тебя вон! Ну, мой главинж и подсунул идейку. Мол, принимая во внимание и в связи с предусмотренным ростом заготовок и для ускорения загрузочно-разгрузочных работ построить в нашем маленьком хозяйстве железнодорожный тупик такой-то и такой. Опись, технология, расчеты, размеры экономии, народнохозяйственный эффект - все, как у порядочных людей. Послали - начальство проглотило, удовлетворилось, а нам премии! Не брать? Но ведь дают. Да и так называемый почин нужно узаконить. Узаконили, пожили год спокойно. Новый год - снова давай почин! Мы им снова тупик - они нам снова премии. А тупичок у нас, кстати, есть, и об этом все прекрасно знают.
Новый уже никому не нужен, но игра идет дальше до третьего раза, как в сказке. Только уже после третьего раза где-то что-то прорвалось. Премии ведь не всем, вот кто-то и не вытерпел. Написал в народный контроль или еще там куда. Примчались товарищи: проверочка. Я рассказал точно так, как вот вам, не помогло. Засели здесь человек пять на три месяца. Одной лишь зарплаты на них ушло в три раза больше, чем наши премии. Ну, мы все вернули, покаялись, врезали нам по всем линиям.
– Боюсь, что придется отвечать еще и перед законом, - сказал Твердохлеб.
– Так мы же вернули все деньги.
– Дело не в деньгах. Речь идет об обмане государства. Служебное преступление. Может быть, дойдет и до суда.
– Кого же судить? За что? Тогда уж привлекайте мое начальство, которое платит премии не думая!
– Вы не волнуйтесь. Разберемся. Я вам тут особенно не буду надоедать, и пять человек у вас не будет околачиваться, и государственной зарплаты много не уйдет...
– И что - на самом деле пахнет судом?
– уже по-настоящему встревожился директор.
– Пока суд да дело, к вам прибыл следователь. Единственное, что я вам посоветую на будущее: не нужно шутить с государством. Оно этого не любит.
– Но я уже пошутил, - растерянно заерзал на стуле директор.
Твердохлеб промолчал. Утешать не имел права, пугать не хотел. Миссия не из привлекательных. Откровенно говоря, все эти директора, руководители трестов, пышно именуемые "командирами производства", которые норовили тем или иным способом обмануть государство, не вызывали у Твердохлеба никакого сочувствия. Он не верил в зловещее сплетение случайностей, в неблагоприятные обстоятельства, трагические недоразумения и просто в слепой рок. Потому что во всех случаях выходило так, что убытки и ущерб выпадали только на долю государства, так, будто государство представлялось этим людям каким-то бездонным котлом, в который каждый мог запускать руку, сам не кладя туда ничего, но вылавливая при этом самые лакомые куски. Для юриста преступление - это симптом личного или социального неблагополучия. Странно было бы иметь дело с людьми, которые бы являли собой пример благополучия и личного, и социального - и в то же время становились на преступный путь. Даже железный формализм права становился порой бессильным перед этим явлением, и приходилось квалифицировать такие действия, подбирая к ним не одну, а несколько статей Уголовного кодекса. Что это? Несовершенство кодекса или рождение новых категорий преступников? От этого "новаторства" Твердохлебу становилось неуютно жить на свете. Может, мы слишком долго и часто пытались объяснить все пережитками капитализма, пока не обнаружили, что уже имеем и свои собственные недостатки, бороться с которыми не умеем и не знаем как? Этот молодой директор с нахальными глазами был, очевидно, одним из таких новейших пережитков. Пережиток, который, собственно, еще и не жил. Скорее, недожиток.
– Ваша фамилия Дубограй?
– уточнил Твердохлеб.
– Смешная, правда? Она меня и подводит. С такой фамилией сплошное беспокойство. Все ждут от тебя чего-то веселого, шуток, розыгрышей. Ну вот и доигрался.
Твердохлеб испугался, что не сумеет сохранить полной объективности, услышав эти разговорчики о фамилии. У Ольжича-Предславского фамилия слишком серьезная, исторически важная, у Дубограя смешная и легкомысленная, и все это странным образом сплетается вокруг него и требует решений, уступчивости, доброты, милосердия.