За безупречную службу!
Шрифт:
Поймав себя на том, что почему-то сомневается в успехе, Марина начала с двери. Отмахнувшись от матери, которая, тихо плача, пыталась удержать ее и урезонить, она некоторое время царапала язычок замка обнаруженной в ящике замызганного письменного стола пилочкой для ногтей. Язычок на ее действия никак не отреагировал; возможно, ему было щекотно, но он стерпел, даже ни разу не хихикнув. Марина поковыряла пилочкой в замочной скважине, но и это не помогло: дверь даже не подумала открыться. Тогда она отошла в другой конец кабинета, к самому окну, разбежалась и со всего маху ударила в дверь плечом.
Больно было ужасно, а дверь, чтоб ее, даже не вздрогнула.
— Уймись, дура, покалечишься!
Марина этого совета не услышала: удар пришелся прямо в ухо и отшвырнул ее почти на середину комнаты. Физика, подумала она; действие равно противодействию, и так далее. Если физика — наука, а не одно сплошное шарлатанство, и если верить собственным ощущениям, получается, что кулак стоящего в коридоре придурка раз, этак, в десять тяжелее, чем Марина Горчакова в одежде и обуви, помноженная на инерцию разбега… В квадрате. Ну, не парадокс?
Подкоп исключался, поскольку под липким истертым линолеумом без труда прощупывалась бетонная плита перекрытия. Окно открылось довольно легко, но хлипкая на вид решетка отчего-то не пожелала уступить усилиям Марины — ей явно нравилось находиться там, где она была. И Марине пришлось признать, что она в своем праве, после того как неожиданно обнаружившийся по соседству, на плоской крыше инструментальных мастерских рейдер, держа на сгибе локтя снайперскую винтовку, игриво помахал ей рукой — Марине, разумеется, а не решетке.
Уже понимая, что Мирей Матье была целиком и полностью права, когда пела, что «ля ви не па де синема» — то есть, что жизнь — не кино, — Марина без особенного энтузиазма перешла к последнему пункту из своего списка — к обольщению. Довольно долгое время охранник оставался глух к доносящимся через замочную скважину заманчивым предложениям, а потом, потеряв, по всей видимости, терпение, отпер дверь, вошел в комнату, отобрал у Марины пилочку для ногтей, которой она даже не успела как следует замахнуться, еще разок ударил ее по лицу, вышел и снова запер дверь на ключ. И все это без единого слова, без малейшего проявления эмоций — как промышленный робот, выполняющий предусмотренную программой рутинную операцию.
И вот тогда, исчерпав весь свой арсенал, Марина Горчакова узнала о себе кое-что новое. А именно: что она — свободолюбивая, гордая, смелая и так далее — способна, оказывается, сидеть, обхватив руками колени, на грязном полу и тупо, апатично, как попавшее в капкан животное, ждать своей участи. И даже не презирать себя за это — не в силу оправдывающих эту овечью покорность объективных причин, а просто потому, что это не важно. Ну не важно, и все! Кузнечному прессу безразлично, как ведет себя случайно очутившаяся между молотом и наковальней букашка: если у нее нет крыльев, чтобы улететь, все прочее не имеет значения.
За окном, окрашивая все вокруг в теплые медно-красные тона, неторопливо садилось солнце. На пыльном полу лежала косая, немного напоминающая военно-морской Андреевский флаг, тень оконной рамы. Из левого нижнего угла этого флага был вырван клок в форме человеческой фигуры, и Марина сообразила, что это тень скучающего на соседней крыше снайпера, только когда тот пошевелился, плавным движением переложив винтовку с одного локтевого сгиба на другой.
Все это было странно, нереально, как во сне или в кино — снятом по бездарному сценарию малобюджетном
За хлипкой (и, как выяснилось, неприступной) картонной дверью послышался глухой невнятный шум. Что-то упало, торопливо и неразборчиво забубнили мужские голоса, а потом кто-то негромко, но внятно и с большим напором произнес:
— Ну все, хватит. Делайте, как договорились. В конце концов, это приказ, черт бы вас подрал!
Вот и все, поняла Марина. Так скоро! Даже с мамой не успела попрощаться…
К ее удивлению, за дверью опять воцарилась тишина. Марина подождала минуту, другую; на исходе третьей она начала подозревать, что упомянутый приказ может не иметь к ним с матерью никакого отношения. Мало ли, что один рейдер мог приказать другому? Мужчины, даже когда на них нет военной формы, вечно норовят затеять игру в солдатики: одни приказывают, другие выполняют, и так без конца. А уж когда на них надета форма — ого, только держись!
Тишина длилась так долго, что Марина успела почти забыть о своем испуге — у нее хватало других поводов для переживаний. А потом в замочной скважине с характерным скребущим звуком заворочался ключ. Не чуя под собой ног, Марина беззвучно поднялась с пола и, взяв за спинку, взвесила на руках тяжелый деревянный стул. Дверь распахнулась; появившийся на пороге человек неуклюже увернулся и присел, прикрыв скрещенными руками голову, на которой красовалась выгоревшая на солнце и не сказать, чтобы очень чистая панама из джинсовой ткани. Увлекая за собой Марину, стул описал в воздухе размашистую дугу, ударился о дверной косяк, отскочил и, вырвавшись из ушибленных пальцев, с коротким будничным стуком упал на пол.
Хотя, по идее, должен был разлететься в щепки — или хотя бы на куски.
— Тише! — свистящим шепотом воскликнул несостоявшийся покойник. — Вы же мне чуть голову не проломили! Нельзя же так, Марина Михайловна, что вы, в самом деле…
— Вы?! — разглядев, наконец, кого едва не зашибла, воскликнула Марина и подула на онемевшие пальцы. При этом она заметила, что на правой руке сломались целых два ногтя. — Что вы тут делаете?!
— Мир спасаю — вы что, не видите? — не без сарказма ответил нежданный гость и нервным жестом поправил сползающие очки. — Пойдемте уже, Марина Михайловна, пока вся банда не сбежалась!
В руке у него был большой черный пистолет, который новоявленный спаситель мира держал так, что Марина не удержалась от совета:
— Осторожнее, пожалуйста, он может выстрелить.
— Правда? Ах, ну да, конечно… Послушайте, если вам не трудно, разбудите Валентину Ивановну. И пойдемте уже, в самом-то деле!
Он заметно нервничал, и было, отчего: у самых его ног, привольно раскинувшись, прямо как спящий младенец, лежал, не подавая признаков жизни, человек в черном комбинезоне и трикотажной маске. Автомат его куда-то исчез, а пистолет, судя по пустой открытой кобуре, находился в руке у спасителя.