За безупречную службу!
Шрифт:
Что, с учетом известной всему городу личности последнего, было, по меньшей мере, странно.
— Куда пойдемте? — опять не удержавшись, задала откровенно лишний вопрос Марина.
— На волю, в пампасы, — ответил заезженной цитатой спаситель и нервно пошевелил выглядывающими из открытых носков матерчатых сандалий голыми грязноватыми пальцами. — Тут недалеко, — добавил он, поддернув свободной от пистолета тощей волосатой рукой чересчур просторные для него шорты.
Что ж, подумала Марина, — не на расстрел, и на том спасибо. Она и не заметила, как к ней вернулись свободолюбие, гордость, смелость и все остальное, в том числе и склонность иронизировать над лицами противоположного пола, не
— Мама! Мама, просыпайся, пожалуйста! Слышишь, вставай, все уже кончилось!
И тут же поняла, что поторопилась, потому что где-то совсем близко вдруг начали густо, как на войне, палить из автоматов.
Выйдя из тупичка, в конце которого располагалась приемная директора, в главный коридор, Виктор Волчанин испытал неприятное ощущение частичной потери ориентации: что-то было не так, причем весьма основательно, а вот что именно, он, хоть убей, понять не мог. Коридор был все тот же — пустой, с ободранными стенами и припорошенным известковой пылью, испещренным следами солдатских башмаков полом. Второе с дальнего от Виктора Викторовича края окно было открыто, и частично скрытый его створкой боец в черном комбинезоне и маске, сгорбившись, что-то такое ковырял там кончиком спецназовского ножа — инициалы свои вырезал, что ли?
Растерянность была мимолетной и прошла едва ли не раньше, чем Волчанин осознал, что растерян. В следующее мгновение все встало на свои места. Никакой мистикой тут и не пахло; налицо было просто очередное осложнение, и, помня о найденном в кабинете Горчакова мобильном телефоне, Виктор Викторович догадывался, кому он этим осложнением обязан. «Наизнанку выверну», — подумал он о подполковнике Сарайкине и коротко скомандовал сопровождавшим их с пленником бойцам:
— Взять!
Лазутчик — а это, вне всякого сомнения, был лазутчик, поскольку ни в ком из своих ребят директор ЧОП «Надежда» не сомневался, — не стал дожидаться, когда его возьмут. Вскинув пистолет, он дважды нажал на спуск, и боец, бежавший впереди, запнулся о невидимое препятствие, рухнул и покатился по полу, пачкая его своей кровью.
Ответная очередь расколола стекло открытой рамы, которое со звоном и дребезгом обрушилось на пол. От рамы полетели щепки, оконный проем вспенился известковой пылью, во все стороны брызнули куски штукатурки и кирпичные осколки. Лазутчик пригнулся, еще разок пальнул на прощанье и черной тенью стремительно скользнул за угол. Уцелевший боец Волчанина качнулся, получив пулю в прикрытую легким, как пластик, и прочным, как сталь, кевларом грудь, постоял мгновение в позе человека, у которого начинается сердечный приступ, а потом, переждав боль, бросился следом. Добежав до угла, он припал на колено и, выставив перед собой автомат, осторожно выглянул из укрытия. За углом опять хлопнул пистолетный выстрел, пуля лязгнула о радиатор парового отопления под разбитым окном, боец отпрянул, упал на бок и из этого положения дал длинную очередь вдоль коридора, в котором скрылся лазутчик. Ответного выстрела не последовало, и боец, ловко поднявшись на ноги, скрылся за углом, чтобы продолжить преследование.
История повторялась: прошлым утром затеянная покойным Бурундуком самоубийственная перестрелка началась именно здесь, в этом коридоре и даже на этом же самом месте. Волчанин уже тогда догадывался, почему это произошло; теперь он знал это наверняка, и при мысли о том, что ряженый в одного из его бойцов лазутчик мог унести с собой папку, Виктор Викторович скрипнул зубами: лыко-мочало, начинай сначала! Да сколько можно, в конце-то концов! Откуда они все время
— Ушел мой товарищ и песню унес, — сказал у него за спиной Горчаков, о котором Виктор Викторович, грешным делом, временно позабыл. — С тех пор не слыхали родные края… Да, дисциплинка у вас хромает!
Не удостоив его ответом, Волчанин включил рацию и металлическим голосом отрывисто пролаял в микрофон:
— Внимание! Проникновение в административный корпус. Повторяю: проникновение постороннего в административный корпус! Объект вооружен. Приказываю уничтожить. И повнимательнее там, — добавил он уже другим, нормальным голосом, — он одет в нашу униформу.
Где-то неподалеку, то ли на лестнице, то ли уже на первом этаже, опять начали стрелять. Снова с дребезгом посыпалось битое стекло, стрельба ненадолго стихла, а потом возобновилась уже во дворе.
— Пойдемте, Горчаков, — сказал Волчанин, оборачиваясь к пленнику, — посмотрим, осталось ли что-нибудь в этих копях царя Соломона…
И в это мгновение Михаил Васильевич выхватил из кармана пистолет.
Он слишком долго колебался, не решаясь сделать шаг, от которого будет зависеть все, и который потом уже не вернешь обратно. Да и шаг, к тому же, был еще тот: взять и вот так, за здорово живешь, застрелить живого человека, который даже не догадывается, что у тебя на уме. Да не просто застрелить, а подло, в спину; кто думает, что это легко, пусть сам попробует.
Но момент был просто идеальный; другого такого же ждать не приходилось, и Михаила Васильевича специально об этом предупредили: как только случится удобный момент, стреляй не раздумывая, второго шанса, скорее всего, не будет. И когда рейдер начал оборачиваться, Горчаков понял, что момент упущен — ну, может быть, еще не совсем, но почти упущен. И, поняв это, рывком потянул из правого кармана брюк тупоносый мелкокалиберный пистолет.
И проклятая угловатая штуковина, будто назло ему, зацепилась за подкладочную ткань. Это было как в дурном сне, когда бежишь и никак не можешь убежать от неотвратимо надвигающегося кошмара, а оружие, которым ты собрался разить нечисть, прямо у тебя в руках вдруг превращается в какой-то негодный, распадающийся на куски хлам: пистолет становится сломанной пластмассовой игрушкой, а меч-кладенец — гнилой суковатой веткой.
Михаил Васильевич рванул сильнее, ткань негромко треснула, и получившая свободу рука по инерции отлетела за спину. Ладонь сжимала короткую, вот именно как у детской игрушки, рукоятку, указательный палец лежал на спусковом крючке. Горчаков начал поднимать руку, но момент, действительно, был упущен: рейдер соображал быстро, а реагировал еще быстрее, и его пудовый кулак опередил пулю, с убийственной силой ударив Михаила Васильевича в подбородок.
Горчаков рухнул, как подкошенный, маленький тупоносый пистолет, вертясь волчком, отлетел в сторону и замер у плинтуса.
— Дьявол, — тряся ушибленной кистью, озадаченно пробормотал Волчанин. — И тут не без сюрпризов! Что же это за завод такой, где в каждом сортире по стволу припрятано?
Он наклонился, чтобы подобрать пистолет, и в это время стрельба во дворе вспыхнула с новой силой. Палили так густо, словно там, снаружи, началась настоящая война. Шальная пуля, дзынькнув, пробила оконное стекло, на шею Виктору Викторовичу посыпались мелкие колючие осколки. Он выпрямился, с растущим удивлением прислушиваясь к доносящимся снаружи звукам. Он действительно был удивлен, потому что теперь к оглушительному треску автоматных очередей добавилось неразборчивое металлическое рявканье мегафона.
Меняя маски
1. Унесенный ветром
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рейтинг книги
