За безупречную службу!
Шрифт:
Оперативник генерала Алексеева, весьма впечатленный тем, что его в два счета расколол какой-то провинциальный недотепа, выбрал меньшее из двух зол и согласился: ладно, хотите помогать — помогайте. Так корреспондент «Мокшанской зари» Харламов, в свое время зачитавший до дыр «Архипелаг ГУЛАГ» и имевший богатый и крайне неприятный опыт общения с правоохранительными органами, стал добровольным информатором ФСБ. С точки зрения среднестатистического российского обывателя, поступок был, мягко говоря, неумный и не шибко красивый. Но к тому времени разница между тем, что должно быть, и тем, что есть, стала уже невыносимой, прямо-таки несовместимой с жизнью, и Харламов сделал отчаянную попытку вышибить клин клином, излечить подобное подобным — короче говоря, наказать одно зло при помощи другого.
Классическим «дятлом» он, конечно, не стал бы, даже если бы его к этому упорно
Зато, когда она, наконец, последовала, Харламов забегал, как белка в колесе. Откровенно говоря, на непосредственное личное участие в событиях он как-то не рассчитывал — куда ему, с его-то зрением и уровнем физической подготовки! Но тон собеседника, представившегося генералом Алексеевым, не допускал ни малейшего намека на возражения: генерал не просил и не рекомендовал, а приказывал, как приказывают в бою солдатам, и никогда не служивший в армии Илья Николаевич вдруг обнаружил, что подчиняться приказам не так уж и плохо, особенно когда приказы тебе самому кажутся правильными.
Прикативший из Москвы на роскошной иномарке напарник, которого Харламов должен был подстраховывать, поначалу показался ему просто пляжным атлетом без малейшего проблеска интеллекта. Он, будто нарочно, мозолил глаза всему городу, действуя со свойственным жителям столицы наглым, самоуверенным и в то же время оскорбительно снисходительным напором — сначала зачем-то потащился к Сарайкину, потом устроил бессмысленную бузу у заводской проходной, а потом, пребывая в наивной уверенности, что с ним, столичным суперменом с самой, понимаете ли, Лубянки, в захолустном Мокшанске просто не может случиться ничего плохого, позволил отморозкам Шуни утопить себя, как слепого котенка. В это самое время, как назло, из областного центра прилетел обещанный генералом Алексеевым вертолет, и, сидя на краю обрыва, с которого недавно сорвался сверкающий черный «ягуар», Илья Николаевич был по-настоящему растерян: ну, и что теперь прикажете делать — действовать в одиночку?
А потом столичный супермен вдруг всплыл метрах в двадцати ниже по течению — как выяснилось, умирать он сегодня не планировал. Более того, немного отдышавшись и перестав огрызаться и настороженно недоумевать, он оказался весьма неглупым, очень начитанным и довольно приятным молодым человеком. Звали его, если не соврал, Юрием. «Временно покойный», — добавил он, представившись, и первым рассмеялся над тем, что, по всей видимости, считал вполне удачной шуткой.
Вот с этого момента Харламов и закрутился по-настоящему. Его известная всему городу тарахтящая зеленая «четверка», по счастью, вернулась из очередного ремонта всего неделю назад и до сих пор оставалась на ходу. Они сгоняли на аэродром, и Илья Николаевич пережил очень неприятные минуты, когда повстречавшийся на пути знакомый инспектор ДПС вдруг затеял проверять у него документы. Послышавшийся с заднего сиденья маслянистый металлический щелчок прозрачно намекал на то, что инспектор рискует стать покойным, причем не временно, как столичный гость, а, так сказать, на постоянной основе. Движимый абстрактным человеколюбием, Харламов выскочил из машины едва ли не раньше, чем та остановилась, на ходу привычно прослоив засаленные водительские бумажки пятисотрублевой купюрой. Юрий в это время лежал на заднем сидении с пистолетом в руке, и Илья Николаевич буквально чувствовал, как обесцвечиваются, становясь седыми, его волосы, при одной мысли о том, что случится, если гаишнику вздумается заглянуть в салон.
Но ничего такого не произошло — ни на дороге, ни на аэродроме, ни по пути в район города, с давних пор по неизвестной причине в народе именуемый Шанхаем. ЭТО случилось позже, причем в самых подходящих к случаю декорациях — в магистральной канализационной трубе, по которой они проникли на территорию «Точмаша».
«Я не вправе приказывать, — помнится, сказал, стоя над открытым люком посреди заросшего крапивой и бурьяном пустыря, одетый в черный рейдерский костюм Юрий. — Но у меня может просто не хватить рук, и тогда одно из двух: либо
«А вы умеете правильно формулировать просьбы, — нервно поправив очки, сделал собеседнику двусмысленный комплимент Харламов. — Уговорили, я выбираю суперигру».
Он ждал, что внизу будет по колено, а может, и по самые ноздри. Но на деле он всего лишь набрал надетыми на босу ногу сандалиями жидкой грязи — во всяком случае, хотелось думать, что это просто грязь, хотя стоявший в трубе густой, почти осязаемый запах не допускал двоякого истолкования. Идя по трубе вслед за указывающим дорогу Юрием, Илья Николаевич думал, что в жизни своей не сталкивался ни с чем более отвратительным — если, конечно, не считать некоторых сторон жизни города Мокшанска. Но такого мощного, почти до потери сознания, омерзения он действительно не испытывал еще ни разу — и был уверен, что уже не испытает, ровно до тех пор, пока Юрий, сказавши: «Пришли», — не вскарабкался наверх по вмурованным в бетонную стенку колодца ржавым железным скобам.
Наверху послышался тихий, вороватый скрежет осторожно сдвинутого в сторону люка, какой-то невнятный возглас, возня, глухой шум, и неожиданно прямо под ноги Харламову, обдав его вонючими брызгами, рухнуло тело в черном комбинезоне и трикотажной маске-«балаклаве». Из перерезанного от уха до уха горла хлестала кровь; Илья Николаевич похолодел от ужаса, решив, что это Юрий, но тот уже в следующее мгновение как-то незаметно очутился рядом — деловито обтер о бронежилет убитого окровавленный нож с вороненым лезвием, а потом, бросив быстрый взгляд на Харламова, коротко, буднично посоветовал: «В сторонку». Илья Николаевич отвернулся, и его шумно вывернуло наизнанку. Как ни странно, легче ему от этого не стало.
«Успокойтесь, не надо так бурно реагировать, — снимая с трупа тупоносый автомат незнакомой Илье Николаевичу конструкции, сказал Юрий. — Таковы злонравия достойные плоды. Только и всего — ни больше, ни меньше». — «Какое злонравие? — больным голосом простонал Харламов. — Что вы несете? Что вы о нем знаете, чтобы с таким апломбом говорить о злонравии?» — «Уж я-то знаю, — отчего-то помрачнев и сделавшись серьезным, ответил Юрий. — Пай-мальчики в рейдеры не записываются, уж вы мне поверьте. Это война, Илья Николаевич. Как в сорок первом. Ну вот кто, спрашивается, его сюда звал?» — «А вас?» — «Если опустить трескотню о служебном долге, могу назвать конкретное имя: Валентина Ивановна Горчакова. Знаете такую? Между мной и ею стоял всего один посредник в лице нашего с вами дорогого шефа, генерала Алексеева. Она позвонила ему, он мне, и вот я здесь. И не думайте, пожалуйста, что я от этого счастлив. Перешагивайте — смелее, смелее, ему уже все равно… И либо перестаньте вести себя, как институтка, либо ступайте подобру-поздорову домой. Это еще не конец — это, господин писатель, самое начало».
Набитый цитатами из классиков художественной литературы и философии столичный супермен знал, что говорит, и вскоре Илье Николаевичу представилась отличная возможность в этом убедиться. Там, в трубе, он на ходу по привычке сочинял подробный репортаж о своих приключениях — мрачные своды, неприятный запах, хлюпанье под ногами, сердитый писк разбегающихся с дороги крыс и прочее в том же духе. Уже тогда он знал, что Чулюйкин этого не напечатает, даже если приставить ему ко лбу заряженный пистолет; в колодце, где впервые в жизни стал свидетелем хладнокровно и весьма профессионально совершенного убийства, он понял, что печатать Чулюйкину будет нечего, поскольку репортаж так и останется ненаписанным. А наверху вся эта репортерская чепуха просто вылетела у него из головы — стало просто не до того. По дороге к гаражу и в самом гараже Юрий у него на глазах убил еще троих — без единого выстрела, ножом и даже голыми руками. Он работал, как опытный мясник — вернее, как машина, заменившая мясника на скотобойне: подкрадывался, как большой черный паук, стремительно прыгал на жертву, наносил единственный смертельный удар, аккуратно опускал на землю бездыханное тело, перешагивал через него и тенью скользил дальше. Смотреть на все это было, мягко говоря, неприятно, но, поразмыслив, Илья Николаевич пришел к выводу, что иначе просто нельзя: время белых коней под шитыми золотом черпаками, блистающих доспехов, копий и прочей мишуры давно кануло в Лету, и нынче рыцари, если они еще сохранились, должны действовать именно так — быстро, аккуратно и эффективно, с минимальными потерями и максимальным уроном для противной стороны.