За чертой
Шрифт:
Мальчик сидел и ждал. Больше к нему никто не вышел. На закате дня возвратился один из патрульных во главе небольшой, несколько странной процессии. Сразу за ним следовал низкорослый умученный мул, каких используют в этой стране на рудниках, мул тащил допотопного вида тяжелую повозку на сплошных, без спиц, колесах, сплоченных из досок. За повозкой пешком шла разношерстная ватага местных жителей — женщины, дети, молодые парни, многие с узлами, корзинами и туесами.
Перед сараем все остановились, патрульный спешился, возница сошел с грубо сколоченных козел своей колесницы. Встав на дороге, они откупорили бутылку мескаля{25}и принялись пить из горлышка. Через какое-то время из здания вышел мосо, отомкнул замок на двери сарая, патрульный с грохотом вытащил цепь из проушин деревянного засова, распахнул
Волчица оказалась в дальнем углу, она поднялась и стояла, помаргивая.Carretero[132]отступил назад, снял с себя куртку, накрыл ею мулу голову, связав рукава у него под подбородком, и встал с ним рядом, держа его под уздцы. Патрульный вошел в сарай, взял за веревку и выволок волчицу к двери. Толпа отпрянула. Смелый от выпитого и внимания восторженной толпы, патрульный схватил волчицу за ошейник и вытащил на дорогу, а потом поднял ее за ошейник и хвост и бросил в телегу, помогая себе коленом, как делают мужики, привыкшие грузить тяжести. Пропустив веревку вдоль борта телеги, онпривязал ее к одной из досок передка. Собравшиеся на дороге следили за каждым его движением. Смотрели, как смотрят люди, от которых потом могут потребовать подробного отчета об увиденном. Патрульный кивнул каретеро, тот развязал рукава под подбородком у мула и стащил с его головы куртку. Взяв вожжи в ту же руку, которой он держал мула за щечный ремень, он стоял и ждал, решив посмотреть, как себя поведет животное. Мул поднял голову и понюхал воздух. А потом припал на передние ноги и так поддал задними, что пробил кожаную стяжку и вышиб переднюю доску кузова, к которой была привязана волчица. Царапаясь и скользя, та вывалилась из телеги через открытый задний борт двуколки, таща за собой сломанную доску. Увидев этакое, толпа ахнула и изготовилась к бегству. Мул заревел, кинулся вбок, запутался в упряжи и, сломав оглоблю, завалился на дорогу, где принялся дрыгать ногами лежа.
Но каретеро был силен и ловок; мгновенно наскочив, он сумел зажать между ног шею мула и удерживать ему голову, схватив зубами за ухо, пока не удалось наконец вновь замотать ему глаза курткой. Однако запыхался; лежит, озирается. Патрульный, которого происшедшее застало, как раз когда он собирался усесться в седло, снова спешился,схватил волочащуюся веревку лассо и взял волчицу на короткий повод. Он отвязал веревку от сломанной доски, которую отшвырнул прочь, а волчицу завел обратно в сарайи затворил дверь.
— ?Mire![133]— взывал каретеро, который, лежа на дороге, пытался удержать свою куртку на морде мула и одновременно поводил рукой, указывая на произведенный разор. —?Mire!
Патрульный плюнул в пыль, перешел через дорогу и исчез в доме.
Пока искали кого-нибудь, кто починил бы оглоблю с помощью накладок и сыромятины, пока нужный человек явился, пока выполнил необходимые действия, день начал иссякать. Странники, пришедшие в городок вслед за телегой, расселись в тени домов на западной стороне дороги и принялись поедать свои припасы и пить лимонад. К исходу дня повозка была готова, но куда-то подевался патрульный. В здание на его поиски послали какого-то мальчишку. Прошел еще час, пока тот наконец явился, поправил на голове шляпу, глянул на солнце и склонился проверить, хорошо ли починена оглобля (как будто инспекция подобного рода работ входит в его обязанности), после чего опять исчез в здании. Вновь вышел он оттуда не один, а сmozo,вместе они перешли дорогу к сараю, отперли замок и сняли с двери цепь, и опять патрульный вытащил волчицу на свет божий.
Каретеро стоял, прижимая к груди укутанную курткой морду мула. Патрульный поглядел на него с сомнением и спросил собравшихся, нет ли среди них какого-нибудьmozo de cuadra.[134]Вперед выступил молоденький мальчишка. Патрульный велел мальчишке следить за мулом, а кучеру лезть на козлы. Каретеро с опаской отошел от мула. Сторонясь одетой в намордник волчицы, он взобрался в свою двуколку, встал там во весь рост и, взяв со стойки свернутые вожжи, принял позу готовности. Патрульный снова погрузил волчицу в телегу и там привязал ее, на сей раз к доскам задка. Покосившись на зверя, каретеро еще раз глянул на патрульного. Потом его глаза обежали вновь собравшихся ожидающих странников, и наконец его взгляд встретился со взглядом молодогоextranjero,[135]у которого
Народ тем временем собирал пожитки. Билли взял свое седло, лежавшее у стены дома, поседлал коня, застегнул седельную кобуру, сел верхом и направил коня по изрытой колеями дороге. Когда обгонял пеших, те шарахались к обочине, едва на них упадет тень всадника. Одному кивнул.
— ?Adonde vamos?[136]— спросил он.
На него заозирались. Старухи в платках-ребосо. Молоденькие девчонки, вдвоем тащившие одну корзину.
— A la feria,[137]— ответили ему.
— ?La feria?[138]
— S? se?or.[139]
— ?Adonde?[140]
— En el pueblo de Morelos.[141]
— ?Es lejos?[142]— спросил он.
Ему ответили, что нет, тем более для верхового. И уточнили:unas pocas leguas.[143]
Он ехал шагом с ними рядом.
— ?Yadonde va con la loba?[144]— спросил он.
— A la feria, sin duda.[145]
На вопрос, зачем волчицу везут на ярмарку, ответа они, похоже, не знали сами. Лишь пожимали плечами, топоча рядом с конем. Какая-то старуха сказала, что волка привезли с гор, где он съел многих школьников. Другая женщина сообщила, что когда волка поймали, с ним был маленький мальчик, который голым убежал в леса. Третья сказала, что охотников, которые привели волка с гор, по пятам всю дорогу преследовали другие волки, которые ночами окружали их костер и выли в темноте, а некоторые из охотников даже говорят, что это были не совсем волки.
Дорога ответвилась от реки и шла уже не по речной пойме, а устремилась к северу, вверх по широкой горной долине. В сумерках путешествующие вышли на высокогорный луг, где развели костер, занявшись приготовлением ужина. Билли привязал коня и сел в траву — не то чтобы присоединившись к ним, но и не особенно отъединяясь. Отвинтив крышечку фляги, выпил остатки воды, снова навинтил крышечку и продолжал сидеть, держа пустую флягу в руках. Вскоре к нему подошел какой-то мальчик, пригласил к костру.
Разговаривая с ним, все старательно соблюдали вежливость. Несмотря на его шестнадцать лет, называли его «кабальеро», а он сидел в сдвинутой на затылок шляпе, скрестив ноги в сапогах и ел фасоль с нопалитос{26}и мачакой — сушеным козьим мясом, которое было черным, жилистым и пованивало, несмотря на то что в дорогу его обильно сдобрили красным перцем. «?Le gusta?»[146]— спрашивали его. Он отвечал, что да, спасибо, ему очень нравится. Его спрашивали, откуда он приехал, и он сказал, что из Нью-Мексико, на что они запереглядывались, зацокали языками и высказали предположение, что ему, должно быть, очень грустно оказаться так далеко от дома.
К вечеру луг стал похож то ли на цыганский табор, то ли на лагерь беженцев. Число их росло, потому что по дороге подходил все новый и новый народ, костров становилосьвсе больше, и в сгущающемся сумраке от одного к другому переходили темные фигуры. На покатом, увалистом лугу паслись ослики, силуэты которых при взгляде на запад вырисовывались на фоне темно-сиреневого неба; тут же стояли, задравши вверх свои оглобли или дышла, их маленькие тележки, поставленные одна за другой, подобно рудничным тачкам. К этому времени у их костра сидели уже несколько мужчин, они передавали друг другу бутылку мескаля. На рассвете двое из них продолжали сидеть перед мертвыми, остывшими углями. Тогда как женщины занялись уже приготовлением завтрака — снова разожгли костер, замесили тесто и стали лепить из него тортильи, шлепая их на разогретый комаль из кровельного железа.{27}Сидящих пьяниц обходили, глядя на них так же неодобрительно, как и на разбросанные там и сям вьючные седла с накинутыми для просушки одеяльцами.