За что?

Солженицын Александр Исаевич

Немного помолчав, Беймбет глубоко вздыхает и говорит:

— Эх, Бондаренко, если бы ты видел, как у нас в эту пору растет трава в степи, а по степи идет один верблюд, за ним — другой, третий, четвертый, а сбоку бежит маленький верблюжонок и щиплет зеленую травку, — ты бы плакал большой слезой!..

Бондаренко не смеется над Беймбетом, не прогоняет его, как другие, он только молча кивает головой в знак согласия и продолжает писать, подложив под бумагу дощечку себе на колени. Пишет он в свободное от работы время жалобы для заключенных и немного этим подрабатывает, получая в благодарность деньги или продукты из посылок. В бараке есть еще один человек, который пишет людям жалобы, — это бывший адвокат Гостицкий, разбирающийся в законах и даже имеющий маленькую

книжечку Уголовного кодекса. Но как убедительно Гостицкий ни написал бы, доказывая, что следствие и суд подошли к делу обвиняемого однобоко, не учли, мол, того-то и того-то, да к тому же нарушили еще такую-то статью Уголовно-процессуального кодекса, ответ на его жалобы всегда один: оснований для пересмотра дела нет. Даже самому себе, несмотря на неоднократные обжалования, он не может добиться хотя бы сокращения срока. Поэтому Гостицкий мало популярен как жалобщик, и к нему обращаются за помощью либо новички в лагере, либо глубокомысленные интеллигенты, которых столько намела в лагеря за последнее время ежовская метла.

Зато Бондаренко завоевал большую популярность среди зеков своими жалобами, и к нему обращаются даже из других лагерных пунктов, обещая за написание жалобы хорошее вознаграждение. Пишет он безо всяких юридических премудростей, не ссылаясь ни на статьи Уголовного кодекса, ни на правительственные постановления, а просто: «Меня жестоко били на следствии, и я наговорил на себя черт знает что. Но в действительности я не такой, а вот какой». Тут Бондаренко кратко излагает биографию осужденного и в конце обычно пишет: «Где в советских законах сказано, что людей можно мучить и заставлять наговаривать на себя? Это же не старый режим!..»

Кое-кто опасался: как бы такие резкие высказывания не повлекли за собой новой беды и того, кто жалуется, не постигла бы еще большая кара из Москвы, но то ли немудреная писанина Бондаренко вызывала жалость у кого-то в Верховной прокуратуре и Верховном суде, то ли у Бондаренко была просто легкая рука на жалобы, — не раз уже бывало, что человеку уменьшали срок, а один раз заключенного даже совсем выпустили на волю, хотя за плечами у него было пятнадцать лет далеких лагерей.

Вот если бы Бондаренко написал жалобу и Беймбету — может, и его быстрее отпустили бы в родной аул! Эта мысль не раз уже приходила в голову Беймбету. Он и сегодня подсел к Бондаренке не только для того, чтобы поделиться воспоминаниями про весеннюю казахскую степь, но и с практической целью — попросить написать ему жалобу. Однако как к нему подступиться? Ведь за составление жалобы надо отблагодарить, а что может дать Беймбет, если ни денег у него нет, ни посылок он не получает?

С тех пор как забрали Беймбета ночью из аула, затерялся и след его. Ни жена с дочкой не знают, куда он девался, ни Беймбет не представляет, живы ли они, что делают, как на хлеб зарабатывают… Хоть бы кто-нибудь из Казахстана тут был — тогда, может, Беймбет и разузнал бы что-нибудь про родню. Но на весь лагерный пункт только он один казах. Все остальные — из разных краев, о каких Беймбет и не слышал раньше в своем ауле. Много было казахов в алма-атинской казарме, немало их ехало с ним степями, да всех их рассеяло на долгой дороге, которая затянулась едва ли не на месяц, и в Букачачу из Казахстана привезли только одного Беймбета.

Однако жалобу непременно надо писать — может, и над Беймбетом смилостивится-таки если не Аллах на небе, то прокурор в Москве. И Беймбет наконец решается просить:

— Слушай, Бондаренко, давай пиши жалоба. Сколько скажешь, столько буду давать тебе балык и горбушка.

Балыком Беймбет называет по-казахски кусочек соленой рыбы-горбуши, что дают зекам на обед, а горбушкой заключенные окрестили хлебную пайку. Не такая уж это и привлекательная плата, ведь «горбушка» у Беймбета — не шахтерская теперь, а как у всех, кто работает на поверхности, каких-то там шестьсот граммов, и хоть придется Беймбету какое-то время жить впроголодь, но ему не привыкать — лишь бы согласился взять такую плату признанный мастер по делам жалоб Бондаренко.

— Жалобу, говоришь? — спрашивает, задумавшись, Бондаренко и почесывает затылок.

— Жалоба, жалоба! — оживился Беймбет, чувствуя, что дело вроде идет на лад. — Давай пиши! Балык, горбушка тебе — сколько скажешь.

Бондаренко еще подумал, вздохнул и согласился. Что ж — в лагерной житухе пригодится и лишний кусок хлеба с горбушей.

Через несколько дней Бондаренко позвал к себе на нары Беймбета и стал расспрашивать:

— Ну, так рассказывай, что именно тебе шили [42] , чтобы я знал, как писать.

42

Шить (лаг. жарг.) — предъявлять ложное обвинение.

Бондаренко положил на колени дощечку с вырванной из тетради страницей и взял карандаш.

— Следователь шил — милицию. Говорил: «Ты, Кунанбаев, левосерый конный милиционер», — а я ни в конной, ни в пешей милиции не служил. Неправду говорил следователь.

— Погоди, погоди, — останавливает Беймбета Бондаренко, который ничего не может понять. — Какой конный милиционер? А что такое «левосерый»?

— Следователь так говорил, так писал: суд говорил — «левосерый», десять лет давал… — разводит руками Беймбет и опять повторяет: — Я ни в конной, ни в пешей милиции не служил.

Видя, что от Кунанбаева ничего не добьешься, Бондаренко решает:

— Придется идти к трудиле [43] — расспросить про твое дело: что-то ты не так объясняешь.

— Все так, все так! «Левосерый конный милиционер», а я ни в конной, ни в пешей… — уверяет Беймбет, и Бондаренко верит ему, но от этого густой туман в его таинственном деле, которое заинтересовало уже и самого Бондаренко, не рассеивается.

Вечером он пошел к завурчу спросить, по какой статье осужден Беймбет.

43

Трудила (лаг. жарг.) — завурч, заведующий учетно-регистрационной частью.

Завурч достал из шкафа формуляр з/к Кунанбаева и сказал:

— Статья 58, пункт 10 и 11, то есть контрреволюционная агитация и контрреволюционная организация, да к тому же еще и пять лет по рогам [44] . А что такое?

Бондаренко рассказал про непонятного «конного милиционера», но завурч презрительно махнул рукой:

— Врет, падло! Привык морочить голову следователям, так и тут темнит.

Не добившись ничего от завурча, Бондаренко, которого уже охватил азарт следопыта, обратился к Гостицкому, хотя обычно избегал советоваться с ним по юридическим делам.

44

По рогам (лаг. жарг.) — поражение в правах после отбытия наказания.

— «Конный милиционер»? — пожал плечами Гостицкий, одеваясь на ночную смену. — Может, обругал какого-то милиционера или дал, то ли не дал взятку? — высказал догадку Гостицкий, и Бондаренко сразу побежал расспрашивать Беймбета:

— Кунанбаев! А может, ты обругал какого-нибудь конного милиционера? Вспомни хорошенько.

— Никогда и не говорил ни с каким милиционером.

— Может, калым давал?

— Калым джок [45] , — ответил по-казахски Беймбет, услышав от Бондаренко родное слово «калым».

45

Джок (казах.) — нет.