За давностью лет
Шрифт:
В конце недели Гусев-Зинаида, одетый с иголочки, как и положено молодому конторщику, встретился в пристанционном сквере с господином со стеком в правой руке.
— Вижу, устроились неплохо, — сказал тот агенту.
— Вы здешний? — коротко спросил его Зинаида.
— Нет, специально из-за вашей милости прислан из Киева.
— Это хорошо. Разрешите представиться — Гусев, конторщик станционного пакгауза. Связываться удобно, будете периодически заглядывать, интересоваться какими-нибудь грузами. Новинский, конечно, главарь местной организации. К работе нас пока не подпускает, осторожничает. Но, видать
Новинский действительно довольно долго приглядывался к новичкам. Гусев вызывал смутное подозрение, хотя из Москвы проверенные товарищи подтвердили историю с его арестом и побегом. Но эта непонятная его страсть всегда носить оружие... Уж не из бывших ли эсеров? Однако Гусев твердо отвергал террор как средство борьбы, хорошо разбирался в теоретических вопросах, был ловок. В конце концов Новинский поручил ему приобретение и переделку готового платья.
Симонову, обладавшему красивым каллиграфическим почерком, Новинский поручил заполнение паспортов. Тот проделывал эту работу поздно ночью в комнате, которую снимали вместе с Гусевым. Афанасьев-Симонов простодушно хвастался перед другом каждым новым заполненным паспортом. Запомнить фамилию опытному агенту не составляло труда.
Неожиданно в дружбе друзей появилась трещинка. Причиной тому была Сашенька Новинская. Гусев вдруг понял, что не на шутку увлекся девушкой. Почувствовал это и чуткий, как все влюбленные, Симонов. Однако Сашенька была ровна в отношениях с ними, никому не отдавая предпочтения.
Прошло лето, началась затяжная, сырая осень. Господин, периодически появлявшийся в пакгаузе, передавал Гусеву благодарности за хорошую службу и приветы от полковника Заварзина. Но случилось непредвиденное — однажды Афанасьев-Симонов, вроде невзначай зайдя в пакгауз, шепнул Гусеву: Новинский велел срочно готовить одежду и документы для...
Он назвал имя, и Гусев невольно похолодел — этого человека арестовали по его доносу в Ростове-на-Дону. Встреча с ним, а ее никак не избежать, означала неминуемое разоблачение. До позднего вечера он лихорадочно обдумывал, как поступить. Оставалось одно — немедленно, пренебрегая конспирацией, идти в жандармское управление, предупредить о скором появлении беглеца, чтобы его схватили до того, как он проберется на квартиру к Новинскому. Все, казалось, было сделано как надо, и тут нелепая случайность. Этот влюбленный юнец все испортил...
...Знать бы, что он осмелится нажать на спусковой крючок! Обычно столь осторожный агент дал себя провести как мальчишка! Он скрежетал зубами от бессильной ярости, крутясь на больничной койке. Рана оказалась нетяжелой. Врач обещал скорую поправку. Но раненый никак не мог успокоиться, дожидаясь жандармского ротмистра.
— Надо арестовать. Всех! — захрипел он, когда наконец в палату вошел офицер. — Не медлите, иначе этот мальчишка расскажет, что я предатель, и они разбегутся, поминай, как звали... Адреса вы их знаете. Хотя погодите...
Раненый скривился от боли, потом сказал:
— Дочку Новинского не трогайте.
Ротмистр ухмыльнулся:
— Понимаю — амур!
Лицо Гусева, и без того бледное, побелело еще больше:
— При чем тут амур? Если дочка останется на свободе, то подпольщики из города подумают, что именно она стала предательницей. Ясно?
Ротмистр уважительно покачал головой, не случайно с этим агентом носятся как с писаной торбой. Надо же такое придумать!
— Главное, изолируйте полностью мальчишку! — хриплым шепотом продолжал агент. — Устройте ему допрос с пристрастием! И во время допроса «случайно» проговоритесь, что я, мол, скончался в тюремной больнице. Ясно? Умоляю вас, не медлите!
...Через несколько дней под покровом ночи его тайно погрузили в поезд. Все дни пути возле его купе стоял жандарм. В Москве, в частной больнице, его навестил полковник Заварзин.
Зинаида сидел в глубоком кресле-качалке и вновь читал о приключениях Пинкертона.
— Рад видеть, что дело идет на поправку! — хмыкнул полковник. — Конечно, если бы не эта нелепая случайность... Во всяком случае, цепочка порвана надолго. Ну а свое обещание я помню хорошо. Как поправитесь, отправляйтесь в Париж проматывать свой накопленный капиталец. Когда понадобитесь, вызовем.
...На следующий день после убийства австрийского эрцгерцога в Сараеве агента нашел в одном из кабачков Монмартра бесцветный господин в глухом сюртуке.
— Вам немедленно следует ехать домой, пока не перекрыта граница.
И снова встреча с Заварзиным.
— Вам нужно записаться добровольцем в земское ополчение, — проинструктировал полковник. — Сейчас, когда стригут под гребенку всю революционную нечисть, работы в армии хватит. Ваша первая специальность, если мне память не изменяет, — сапожник? Вот и будете заведующим сапожной мастерской. В таких местах у солдат языки развязываются, сами понимаете...
Еще три года продолжалась гнусная деятельность провокатора. Для многих честных людей встреча с ним вела к трибуналу. Но вот вспыхнула революция. И однажды в мастерскую вошли несколько солдат с красными лентами на папахах. Один из них сурово произнес:
— Курбский Станислав Петрович, вы обвиняетесь в многолетнем тайном сотрудничестве с царской охранкой. Именем революции вы арестованы!
ШУЙСКИЙ ПРОТИВ ШУЙСКОГО
По стародавнему обычаю рождение царского сына было объявлено «государскою всемирною радостью». Уже мчатся многочисленные вестники от царя, провозглашая повсюду, по всем городам и селам, государеву радость. Со своей стороны и духовная власть также спешит разослать богомольные грамоты в монастыри, городские соборы, посадские и сельские церкви с наказом, чтобы для всемирной радости пели молебны со звоном.
Засуетились бояре в заботах о дарах для новорожденного дитяти, кто с радостью, а больше со страхом — не зря дано царю Ивану прозвище Грозный. Он, даже когда шутит, страшен. Хорошо, если просто напоит бояр да велит писцам записывать их пьяные бредни, а наутро зачитает для всеобщего посмешища. Иногда его зловещие шутки идут поистине от дьявола. Велел, сказывают, своего лекаря, иноземца Бромлея, живьем зажарить на вертеле. А другого слугу, сбежавшего от него в монастырь, приказал посадить на бочку с порохом и поджечь: дескать, стремился побыстрей к богу, так мы поможем!