За день до послезавтра
Шрифт:
— Пан генерал бригады?
— Что, Кшиштоф?
— Вы разрешите, я возьму себе его бескозырку? На память.
— Почему бы нет?
— А можно, я тоже что-нибудь возьму? — произнес тот старший сержант, который застрелил русского. Бартняк пожал плечами. Ничего плохого он в этом не видел — это не мародерство, а просто стремление молодежи заполучить себе сувенир, связанный с острым переживанием. Через неделю им будет на такое уже наплевать, а если кто-то вздумает проверить, нет ли у старика золотых зубов, или стянуть с его пальца тусклое обручальное кольцо, — он, пожалуй, застрелит такого человека сам. Или первого предупредит, а второго уже застрелит.
Поручик шагнул вперед и наклонился над убитым, аккуратно сняв с него бескозырку со свисающими с нее двумя украшенными золотыми якорями черными ленточками, расщепленными на конце, как ласточкин хвост. Действительно, отличный сувенир, хотя трудно будет удержаться и не начать врать в ответ на вопрос о его происхождении.
— Снимите с него «Крест Храбрых», — посоветовал он и отвернулся. А больше не было уже ничего. Пуля попала в основание его шеи точно над обрезом тылового баллистического бронеэлемента. Командир 12-й механизированной дивизии генерал бригады Бартняк носил бронежилет DMV-98, еще со времен своего «аэромобильного» прошлого. Сам бронежилет наверняка выдержал бы попадание, но выпущенная из гладкоствольной «Сайги» мягкая пуля типа «Спутник» весила 33 грамма, — позвоночник перебило, словно ударом кувалды. Смерть генерала была мгновенной и безболезненной.
Все попадали на землю, когда прозвучал оглушающий удар выстрела. Но стрелок в домике успел выстрелить еще раз, и пуля вмяла стальную плиту в грудину поручика, так и не успевшего выпустить бескозырку мертвого старика из рук. Разом взревел десяток польских «Бериллов» и «Мини-Бериллов», пули автоматов мгновенно выбили все стекла из переплета единственного обращенного к ним окна домика, подняли белую пыль из составляющих его стены серых силикатных кирпичей. Потом разом заговорила 30-мм пушка «Росомахи» и спаренный с ней пулемет UKM-200 °C, которые тут же заткнули русского стрелка. На дистанции в четыре десятка метров снаряды «Бушмастера» прошивали сложенную в «один кирпич» кладку насквозь, и когда разлетающиеся обломки начали накрывать лежащих, кто-то попытался остановить стрельбу. Криков слышно не было, только сплошной рев автоматической пушки на фоне рокота пулемета и нескольких штурмовых карабинов, — но инициативный умник не сообразил начать махать руками, лежа на земле. Он развернулся, попытался приподняться, и его уложило на месте. Потом огонь стих.
От домика мало что осталось: стены еще держали на себе покосившуюся, изорванную крышу, но были все в дырках. Понятно, что русский сам вырыл себе могилу, стреляя из окна дома, находящегося всего в 20 метрах от цели. И понятно, что это его не волновало с самого начала.
Майор, руководящий одним из отделов штаба дивизии, не поднимаясь, отдал команду — и несколько солдат осторожно двинулись вперед, пригибаясь и сжимая в руках оружие. Остальные прикрывали их, лежа на месте. Все ожидали новых выстрелов, но их не было. Очередные грузовики из подошедшей колонны остановились.
— Эй, — крикнули сверху, — мы нужны?
Майор не ответил, внимательно наблюдая за подошедшими уже прямо к стенам домика солдатами, и спросившего послал по известному адресу кто-то другой. Однако солдаты уже попрыгали с борта и под командованием энергичного молодого подпоручика начали окружать дом. Все выглядели очень мужественно, как герои сверхпопулярного в Польше американского блокбастера «Дуговая лампа». Это плохо сочеталось с лежащими на дороге четырьмя телами — старика и трех поляков: генерала бригады, поручика и старшего капрала.
— Чисто! — крикнули от домика. — Он один был!
— Чисто! — продублировали сбоку, потом слово прозвучало еще несколько раз. Только после этого майор поднялся, кряхтя и чертыхаясь. Тело командира дивизии лежало в луже крови и мочи — сложно ожидать иного, когда перебит позвоночник. Поручик как выкатил глаза, так и остался с этим выражением на лице. Умер он, скорее всего, от болевого шока. А может, и нет — бронежилет пробит не был, но вмялся внутрь сантиметров на пять, проломив ему грудную клетку. В старшего капрала попала всего одна пуля из пулемета «Росомахи», в самый верх каски. Ему хватило. Они все проявили себя идиотами, но этот явно был самым большим идиотом из всех.
— Матерь Божья, — произнес сзади надломленный голос. — Что же делать теперь?
— Грузите на крышу бронетранспортера, за башню, — рассудительно приказал майор. — И все вперед. А мне связь. Командование переходит к пану начальнику штаба дивизии. Все услышали?
Офицеры вразнобой отозвались; на лицах некоторых было отчетливо написано недоумение. Мало кто сумел осознать произошедшее в полной мере, хотя некоторые были ветеранами Ирака. Но с момента вывода из Ирака польского контингента в 2008 году прошло слишком много времени, а из служивших в Афганистане и на территории бывшей Югославии в батальоне управления дивизии не было почти никого.
— Какое подразделение? — спросил майор командира спешившихся пехотинцев. Нарукавных нашивок ни на ком не было, как и погон: только нагрудные знаки различия на куртках, на левой стороне груди. По ним много не скажешь. Можно по-разному относиться к сложности геральдики в современной армии США, но это действительно удобно.
— 8-й ремонтный батальон, пан майор.
— Ага, колобжегцы. Как настроение?
Поручик не нашелся, что ответить, только перевел взгляд за спину майора, где несколько человек грузили тела убитых офицеров на «Росомаху» и готовили веревки, чтобы найтовить их к поручням. Капрала еще не трогали, а русского оставили в покое и даже старались обходить.
— Продолжайте движение, поручик, — приказал майор, не дождавшись ответа. Ему на секунду стало интересно, что там в домике, и он направился туда, не ответив на приветствие инженера. И так и не сделав молодому дураку замечание: на войне не козыряют. Ничего, научится, если не убьют.
В домике, куда он зашел в настежь распахнутую дверь, было все понятно. Тело здоровенного мужика лет тридцати в полосатой майке, какую носят у русских моряки, пограничники, парашютисты и бог знает кто еще. Мускулы распирают белую кожу, лицо искажено предсмертной судорогой. Изломанное ружье в руках. Все вокруг в крови, все тело в мелких и крупных порезах. Американская пушка Mk44 Bushmaster II, польский пулемет русского происхождения, башня итальянской «OTO Melara» на польской же машине, выведенной аж от финского предка… Глобализм в действии, и все ради одной цели. Хотя любой газетчик все равно сможет сказать, что «враг повержен польским оружием».
Майор отвернулся и вышел, перестав об этом думать: ему было чем сейчас заняться, и транспортировка нелепо погибшего командира дивизии была последней из встающих перед ним проблем.
Мертвые тела Эфраима и Леонида Учумовых, деда и внука, остались на своих местах — на обочине дороги и в домике, где оглушающе пахло кровью и кислотой. Если бы они могли говорить, оба, наверное, сказали бы, что умерли удовлетворенными. Радио работало с утра несколько часов, затем смолкло. Потом пропало электричество, и шлагбаум снесла первая из проследовавших по дороге чужих машин… Дед четко разъяснил великовозрастному внучку, что будет происходить в следующие дни, месяцы и годы, а тот верил ему безоговорочно. Ни до какого моря он уже не доберется, жены нет, детей нет. В одиночку он все равно не выживет, искать себе командира негде и незачем. Чего тянуть? Решение умереть прямо здесь пришло к нему легко, и хотя дед сначала обзывался и орал, позже он прослезился и принял решение внука, добавив его к своему собственному. По его словам, никакой европеец, явившийся к ним на танке с демократической миссией, не способен пройти мимо такого чуда, как старшина 1-й статьи ВМФ СССР при полном параде и с кучей серебра на груди. Обязательно остановятся и всей толпой начнут раздевать. Причем раз топор в руке, то сначала убьют. На том самом месте, где он будет стоять. Шагах в двадцати от единственного места в округе, где можно встать с «Сайгой». Которая живет в железном шкафу в углу единственной комнаты их дома. Как всегда стоит делать, если живешь вдали от других людей…