За его спиной
Шрифт:
Он встретил меня настолько горящим, настолько сумасшедшим взглядом, что буквально колени подломились, и я села перед диваном, на котором лежал Бродяга, потянулась к нему:
— Я… Проверю повязку… — прошептала я, с трудом найдя в полной паники и желания голове подходящий предлог для своего поведения.
И наклонила голову, чтоб он не видел моего взгляда, моего полного бессилия перед ним. Почему-то это казалось сейчас стыдным…
Я принялась мягко разматывать бинт, желая поудобнее его наложить, так, чтоб не было лишних складок, мешающих, натирающих кожу, подалась к Бродяге еще ближе, склонилась
Бродяга молчал, позволяя мне совершать эти абсолютно бессмысленные действия, только дышал тяжело и медленно. Я смотрела, как поднимается и опускается его мощная грудь, и, кажется, даже слышала, как его сердце стучит, мерно и тяжело. Завораживающе.
Мы замерли в этом безвременье, вдвоем, поглощенные друг другом, а затем Бродяга провел жесткой ладонью по моей скуле, подхватил за подбородок и поднял, заставляя смотреть себе в глаза. И я смотрела, умирая от потребности большего прикосновения. Чтоб просто подхватил за затылок и прижался губами, даря такое привычное, сладкое бессилие, радостную покорность, которая никогда еще не была настолько естественной и правильной. Мы смотрели друг на друга, и слов не требовалось. Я видела во взгляде Бродяги так много, что даже, разложи я это все по полочкам, места бы не хватило! Здесь и обещание, и приказ, и мольба, и уверенность, и страх, и опасение… И еще что-то, чего не распознаешь, то самое, глубинное, важное. Не знаю, что видел в моем лице Бродяга, потому что миллион эмоций обуревали, но через мгновение его глаза стали совсем черными, жесткими такими, а пальцы на моем подбородке чуть усилили нажим:
— Ты же понимаешь, что я тебя не отпущу теперь никогда? — прошептал он, словно с усилием выдавливая из себя слова.
Я не могла отвечать, сухо было в горле. Просто кивнула. Понимаю, да. И принимаю это. И хочу этого.
— Если ты думаешь, что после всего этого… — он сделал паузу, давая понять, что именно имел в виду, — сможешь уехать, то…
Я прикусила губу и торопливо замотала головой. Нет! Нет! Я не хочу! Я не поеду! Даже если выгонишь, буду рядом! Просто так… Просто…
— Я не смогу тебя отпустить, понимаешь? — сказал Бродяга, внимательно изучая мою реакцию на свои слова.
И я кивнула опять. Понимаю, да. Принимаю. Не отпускай. Никогда-никогда!
— Ты — мое всё, котенок…
Последнюю фразу он произнес на грани слышимости, низко-низко, не для меня, а, кажется, для себя больше.
И я не смогла больше сдерживаться, подалась к нему, стараясь быть аккуратной и не причинить боль, и прижалась губами к его губам. Счастливо выдыхая, умирая от того, что наконец-то, наконец-то! Мой, мой, и я — его! И никак иначе.
Мы никогда не говорили друг другу таких слов, как-то все происходило на уровне действий, и я все это время не понимала, насколько мне их не хватало. Слов. Вот этих простых, но таких определяющих нас слов.
И теперь сердце мое пело, а в груди установился покой.
Мы со всем справимся. Обязательно! Иначе и быть не может!
Я провела губами по его небритому подбродку, понимая, что лучшего времени для признания не найти, и готовясь к этому, выстраивая слова…
— Ар, там Хазар на связи! — ворвался
Глава 41
Я к этому времени уже отпрянула от Бродяги, стыдливо отворачиваясь, и убежала на кухню, чтоб спастись привычными действиями.
Бродяга тут же переключился на разговор с Хазаром, да так спокойно, словно и не было ничего только что, и лишь его глаза, темные, глубокие, взгляд, который не отрывался от меня, выдавали, насколько он взволнован, насколько ему тоже было важным то, что сейчас случилось.
И мне хотелось петь и летать от понимания, насколько все между нами правильно, насколько все теперь будет хорошо!
Остаток дня я так и провела, в полете.
Мало что запомнила за все время, постоянно занимаясь то один делом, то другим. С Аней я больше не разговаривала, но не потому, что испугалась ее расспросов, просто как-то не получалось, не складывалось.
Она, собственно, и не настаивала, тоже занимаясь своими делами, в основном, возясь с Ванькой.
Весь день Бродяга был сильно занят, по обрывкам разговоров с Хазаром я поняла, что дела у них пошли хорошо, и сейчас как раз Хазар додавливал Шишка на информацию о заказчиках всего этого балагана.
Вечером я не стала дожидаться, пока освободится Бродяга, прилегла в одной из гостевых комнат.
Разбудил меня шум подъезжающих машин.
Я встала, минут пять потерпела, понимая, что это хозяин дома приехал, и сейчас ему на глаза лучше не показываться, а стоит подождать Бродягу здесь.
Но потом осознала, что Бродяга может и не знать, в какой я комнате, их же тут полно, и все же решилась выползти. Выключила свет, выглянула за дверь, прикидывая, как скорее попасть в гостиную.
И тут же замерла, словно мышь под веником, потому что совсем неподалеку от моей комнаты увидела Хазара.
Он шел, быстро и жестко ступая по паркету, и я порадовалась, что не вижу его лица, только спину. Мне, честно говоря, и спины хватило за глаза. Как-то сразу чувствовалось, что хозяин дома все себя от напряжения. Или, может, злости… Ужас, короче говоря.
Спрятаться обратно в комнату было страшно, вообще двинуться было страшно, и я не шевелилась, надеясь, что он сейчас завернет за угол. И я смогу, наконец, начать дышать.
Но Хазар остановился у еще одной гостевой комнаты как раз в тот момент, когда дверь в нее распахнулась.
Я увидела на пороге Аню, бледную, с глазами в пол лица, которые стали, кажется, еще больше, когда она наткнулась на хозяина дома.
Аня раскрыла рот, явно что-то желая сказать, но Хазар не позволил сделать это.
Жестко обхватил ее за скулы пальцами, второй рукой дернул на себя и грубо впился в раскрытый рот поцелуем.
Аня как-то сразу вся обмякла, не сопротивляясь его жестокости, я видела, как она бессистемно и беспомощно скользила ладонями по его плечам. А затем Хазар, не прерывая своего поистине поглощающего, бешеного поцелуя, просто подхватил ее под ягодицы и внес обратно в комнату.
Дверь давно захлопнулась за ними, а я все еще не могла двинуться, глядя в темное пространство коридора и переживая только что увиденное.