За фасадом империи. Краткий курс отечественной мифологии
Шрифт:
Я хочу, чтобы вы уверенно спустили в унитаз информационную шелуху и мифы, которые вам всю жизнь вбивали в голову, и поняли одну простую вещь: власть в России в октябре 1917 года захватила тоталитарная политическая секта — крайне агрессивная и зашоренная. Большевики сразу же вместо расширения гражданских свобод начали со свободой бороться — и с политической свободой (запретив все прочие партии, кроме своей), и с экономической (попросту закрепостив трудящихся). Они начали создавать трудовые армии, в которых люди должны были работать так же, как солдаты служить, — по принуждению. Рабочих загоняли в цеха, крестьян — на поля. Первые совхозы на селе были созданы буквально сразу после революции. И вот результат их хозяйствования (цитирую по книге М. Капустина «Конец утопии»):
«Урожай 1919 года оставлен под снегом, без присмотра, в скирдах, уничтожается грызунами на ссыпных пунктах и в амбарах. Большая часть скота в советских хозяйствах страдает от болезней и гибнет в огромных количествах. Многие поля в запустении… По официальному заявлению упоминавшегося съезда земледельцев, советские хозяйства Тамбовской губернии к концу сельскохозяйственного года не только ничего не дали государству, но обратились к продорганам с просьбой о 2 млн пудов корма для скота и людей. Всю зиму крестьяне под угрозой реквизиции были обязаны обеспечивать из своего скудного запаса корм для рабочего скота советских хозяйств. В 1920 году поля совхозов были вспаханы и засеяны большей частью с помощью принудительного труда дезертиров и крестьян, которых силой оружия заставляли возделывать не свои собственные земли, а поля советских хозяйств. Так было в деревне Мельгуны Тамбовской губернии, где вооруженная охрана находящегося по соседству сахарного завода блокировала все выходы из деревни и, стреляя в воздух, применяя насилие, заставила крестьян отправиться на обработку полей, принадлежащих мельгуновскому государственному сахарному заводу.
Крестьяне выражали естественное возмущение и спрашивали, «чем, собственно, большевистский социализм отличается от крепостного права». Вынужденные трудиться для совхозов и поставлять им фураж, крестьяне невольно забрасывают собственные хозяйства. В результате — резкое сокращение посевных площадей, даже по официальным данным, безусловно, заниженным, достигает в Тамбовской губернии 15 % крестьянских пахотных земель; ненормальная продовольственная политика советской власти сказывается и на росте недосеянных полей.
Многочисленные натуральные налоги, вся тяжесть которых ложится на крестьянские хозяйства, действительно сильно напоминают крепостное право. Крестьяне обязаны по первому требованию уездных властей бросать свою собственную работу, возить дрова в город и на железнодорожные станции, расчищать снег, перевозить солдат и губернских чиновников, выполнять любые повинности по приказанию местных властей. Крестьянин лишен выбора места, времени и рода работы. В советской России он превращен в обычную рабочую лошадь, в бесправную и бессловесную скотину».
Большевики действовали так, словно всю страну желали превратить в невольников, работающих из-под палки. Вот с этими-то узколобыми политическими сектантами и попытались разобраться матросы. Кронштадтский ревком воззвал:
«Трудящиеся Кронштадта решили более не поддаваться краснобайству коммунистической партии, называющей себя якобы представительницей народа, тогда как на деле выходит совсем наоборот. Местные коммунисты признают свои ошибки… Предлагаем всем немедленно присоединиться к Кронштадту, дабы общими усилиями достичь долгожданной свободы».
И еще: «Гнуснее и преступнее всего созданная коммунистами нравственная кабала: они наложили руку и на внутренний мир трудящихся, принуждая их думать только по-своему, прикрепив рабочих к станкам, создав новое рабство. Сама жизнь под властью диктатуры коммунистов стала страшнее смерти. Здесь поднято знамя восстания для освобождения от трехлетнего насилия и гнета, владычества коммунистов, затмившего трехсотлетнее иго монархизма».
Поразительно. Как боролись с царизмом и как его ненавидели! И вот всего за три года коммунисты своим гнетом «затмили трехсотлетнее иго монархизма». Это надо было постараться…
В отличие от коммунистов, восставшие не собирались заливать страну кровью и мстить коммунистам за три года их кровавого правления: «Трудящимся не нужна кровь. Они прольют ее только в момент самозащиты. У них хватит выдержки, несмотря на все возмутительные действия коммунистов, чтобы ограничиться лишь изоляцией их от общественной жизни…»
Кронштадтцы призывали:
«Товарищи и граждане!.. Широкие массы трудящихся поставили себе целью общими дружными усилиями вывести Республику из того состояния разрухи, с которой не смогла справиться коммунистическая партия. В городе создан образцовый порядок. Советские учреждения продолжают работать. Предстоит произвести выборы в Совет на основании тайных выборов…
Мы знаем, что питерские рабочие измучены голодом и холодом. Вывести страну из разрухи сможете только вы совместно с моряками и красноармейцами. Коммунистическая партия осталась глухой к вашим справедливым требованиям, идущим из глубины души… Вы, товарищи, давно уже ждали новой жизни, ждали безнадежно. Коммунистическая партия не дала ее вам. Так создавайте же ее сами».
Большевики подавили кронштадтское восстание с присущей им жестокостью. Мало кто из восставших уцелел. Но один из уцелевших умудрился дожить аж до 1994 года. Он родился в 1899 году и умер в возрасте 95 лет. Его звали Иван Ермолаев. В год его смерти президент России Борис Ельцин своим указом реабилитировал восставших, сняв с них таким образом клеймо врагов народа. Иван Ермолаев был единственным человеком, кого эта политическая реабилитация застала в живых.
Вспоминая Кронштадтское восстание, экс-матрос рассказывал, что «это был не мятеж, это был протест обиженного народа! Мы пытались защитить отцов своих, которые были истерзаны продразверсткой в деревнях России. Мы знали, что наши семьи задавлены продразверсткой, терроризированы продотрядами, доведены до голода, и впереди не видно никакого просвета, никакой надежды на улучшение. Все началось 1 марта 1921 года во время митинга, когда моряки — в большинстве своем крестьянские дети, вернувшиеся после отпусков из сел и деревень на флот, — потребовали от приехавшего к нам Калинина немедленно отменить продразверстку, расформировать продотряды, ввести продналог и разрешить крестьянам свободно торговать».
Ермолаев был одним из авторов резолюции, разработанной экипажами двух кораблей — «Петропавловск» и «Севастополь» — и направленной правительству большевиков:
«Мы просили у власти дать народу то, что она сама обещала, когда вела народ в революцию. Поставили на голосование. И большинство коммунистов Кронштадта эту резолюцию поддержало. А 3 марта «Известия» сообщили, что в Кронштадте начался контрреволюционный белогвардейский мятеж, возглавляемый царским генералом Козловским. Но у нас никакого царского генерала Козловского не было! Вообще ни одного белогвардейца не было! Однако делегатов, которых мы посылали в Москву и Питер, по пути арестовывали и расстреливали без суда и следствия».
Поразительно в этой истории вот что. К тому времени большевики во главе с Лениным уже поняли: еще чуть-чуть — и они, ненавидимые рабочими, крестьянами и армией, не удержатся у власти с такой политикой, и решили пойти на попятный — ввести вместо продразверстки продналог (то есть вместо того, чтобы отнимать все, решили отнимать только часть). Однако, несмотря на то что известие об этом успокоило бы кронштадтцев и «рассосало» мятеж, коммунисты решили показательно убить возмущенных матросов, дабы впредь трудящимся неповадно было восставать против власти трудящихся.