За фасадом империи. Краткий курс отечественной мифологии
Шрифт:
У естественного феодализма, то есть феодализма, сложившегося естественно-историческим, эволюционным путем, было одно огромное преимущество перед феодализмом искусственным, социалистическим, — нормально функционирующая экономика. В ее основе лежала частная собственность на средства производства. При государственном же феодализме социалистического розлива этого не было. А значит, не было и экономики как таковой, а была ее симуляция, макет. Феодализм обычный шел вперед по исторической лестнице. Красный государственный феодализм широко шагал назад или в лучшем случае топтался на месте. Потому что движение вперед — это прогресс. А система, основанная на плановом хозяйстве, то есть исключающая человеческую заинтересованность в результатах труда,
Это закон: социализм не может существовать без капитализма. Так же, как грабитель без честного человека.
— Но мы знаем страны, в которых социализм может себя прокормить без всякого капитализма, — возразят мне. — Например, та же КНДР. Да, там, по сути, наследственная монархия, как вы изволили заметить. Там трудности с продовольствием и, говорят, даже голод. Но ведь живут как-то! И не собираются отказываться от социализма. Хотя, если бы вы, Александр Петрович, были правы, они должны были бы давно сдохнуть от голода.
Ну что ж, придется рассказать, как и благодаря чему еще не совсем вымерли от голода в самой социалистической стране мира. Вы будете поражены, но выживают в этой самой стране только и исключительно благодаря капитализму.
Во-первых, Северной Корее напрямую помогает «большой капитализм»: начиная с 1995 года и по 2009 год проклятые империалисты поставили северокорейцам в качестве безвозмездной гуманитарной помощи более 12 миллионов тонн еды. Известный кореевед Андрей Ланьков прокомментировал эти спасительные подачки в характерной для него иронической манере: «Больше всего дали южнокорейские марионетки — 3,2 млн тонн (26 % всех поставок). За ними следует ревизионистский Китай — 3,0 млн тонн (24 %). Потом злобные американские империалисты, которые отгрузили 2,4 млн тонн (19 %). И наконец, японские реваншисты отгрузили 1,3 млн тонн (10,6 %)!»
До 1990 года КНДР еще как-то справлялась со своим социализмом. Благодаря советской помощи население удавалось кормить. По карточкам, но удавалось. Затем советская халява кончилась, а капиталистические подачки еще не начались, и перед маленькой, но гордой Северной Кореей замаячил реальный призрак голодной смерти. Собственно говоря, тогда и возник самый натуральный голод, который унес жизни примерно миллиона человек. Но поскольку умерли не все, можно сделать предположение: каким-то образом, в той или иной форме в стране возник капитализм, который и смог худо-бедно восполнить недостаток еды.
Это действительно так. Едва люди обнаружили, что по карточкам им больше ничего не дают, они начали выживать сами, наплевав на систему. Снизу стала расти та самая естественная экономика, которая базируется на личном шкурном интересе. То есть капиталистическая. Начала развиваться нелегальная торговля с Китаем, и как грибы стали открываться подпольные частные производства. Но поскольку официально частнопредпринимательская деятельность в стране запрещена, она маскировалась под государственную. Ланьков рассказывал, что знает северокорейца, который имеет частную компанию, занимающуюся грузоперевозками. Он купил за наличные в Китае несколько грузовиков, нелегально перегнал их в КНДР, за взятки зарегистрировал машины в местных государственных организациях и начал бизнес. Рабочие воровали с завода цемент и соль, а он перевозил.
Естественно, государство в лице чиновников не дремало. Его неоднократно пытались прикрыть, но поскольку социалистическое государство в Корее полностью обанкротилось, его интересы местные чиновники уже давно не блюдут, а блюдут интересы своей семьи. То есть берут взятки. От государства им никакой пользы, оно даже карточки не отоваривает, а тут — живые деньги.
Государство же, с одной стороны, не слишком настаивает на том, чтобы свернуть весь этот теневой и совершенно нелегальный рынок, поскольку понимает, что людям нужно что-то жрать, с другой — постоянно угрожает подпольщикам в любую минуту их уничтожить, если те начнут выдвигать политические требования или просто критиковать власть — подобное в Северной Корее просто немыслимо.
В результате каждый кореец числится где-то на государственной службе и ходит на свой неработающий завод, где за ним присматривают стукачи и агенты тайной полиции. Там ему промывают мозги на партсобраниях и держат под контролем: лучше пусть сидит в цеху, чем выходит на улицу.
Как только низовой бизнес частных лиц смог чуть-чуть накормить страну, как только начались гуманитарные поставки продовольствия с Запада, государство снова принялось закручивать гайки. Сначала запретили торговать на рынке мужчинам, потом женщинам моложе 50 лет. В общем, государство давит, народ сопротивляется. Почему сопротивляется, понятно: жить хочет. А почему давит? Потому что понимает то, что понимал и сатрап Сталин: экономически самостоятельный человек не зависит от государства. Он уже не раб, и им сложнее помыкать. А как в КНДР «помыкают», рассказал экс-советник Президента России Андрей Илларионов:
«Во время встречи российской делегации 17 июля 2000 г. в Пхеньяне вдоль пути следования кортежа от аэропорта до центра города на протяжении примерно 10–15 км по обеим сторонам дороги были выстроены сотни тысяч [человек]… Кортеж двигался медленно, неоднократно останавливаясь, — говорили, что первая машина, в которой ехали лидеры двух стран, делала остановки в тех местах, где коллективы народного творчества исполняли очередной танец ликования.
Подавляющее большинство людей, выстроенных вдоль трассы, составляли женщины, одетые в национальные корейские платья светлых цветов — преимущественно розовых и голубых оттенков, а также дети. Мужчин практически не было — может быть, процентов десять от общего числа. На ногах у женщин — что-то вроде тапочек, сделанных из пластмассы. Женщины были чудовищной худобы и почти одинаковой конституции. Возраст многих женщин было совершенно невозможно определить. Лица большинства из них напоминали черепа, обтянутые тонкой, совершенно иссушенной, часто растрескавшейся, серо-коричневой кожей. Первая мысль, немедленно пришедшая в голову, — что в рационе питания этих людей совершенно нет жиров — даже не столько мяса, сколько жиров. В России (да и в других странах) таких лиц никогда не видел.
Передний ряд женщин стоял строго на границе проезжей части дороги, за ним — несколько следующих рядов. При приближении к центру города количество рядов увеличивалось и плотность встречающих возрастала. Перед первым рядом женщин примерно в метре-полутора от него и на расстоянии примерно 20–30 метров друг от друга лицом к женщинам (и, соответственно, спиной к проезжающим машинам) стояли цепью крепкого вида мужчины в темной одежде. За последним рядом женщин располагалась еще одна цепочка мужчин в темной одежде. Их было видно хуже.
Женщины улыбались, рукоплескали проезжавшим машинам, размахивали платочками, яркими плакатиками, скандировали что-то на корейском языке и подпрыгивали. Это трудно представить сейчас, это нелегко было видеть и тогда. Они постоянно подпрыгивали.
Колонна в очередной раз остановилась — очевидно, впереди очередной народный ансамбль исполнял новый красивый народный танец. Мерседес года 1952 выпуска, в котором ехал я, шел одним из последних в кортеже. Мы стояли, наверное, уже минут 10 или 15, окруженные с обеих сторон несколькими сотнями непрерывно подпрыгивавших женщин. Момент счастья встречи, предполагавшийся по замыслу организаторов, очевидно, длительностью в несколько секунд, явно затягивался. Женщины, продолжавшие все это время прыгать и выражавшие таким образом свое ликование по поводу приезда лучших друзей северокорейского режима, похоже, начали уставать. Их прыжки постепенно становились реже и ниже.