За фасадом империи. Краткий курс отечественной мифологии
Шрифт:
Дочь Косыгина Людмила — директор Государственной библиотеки иностранной литературы.
Сын Микояна Серго — главный редактор журнала «Латинская Америка».
Сын Громыко Анатолий — директор Института Африки АН СССР. Он африканист? Нет. Предыдущее место его работы — посольство СССР в ГДР.
Зять Хрущева Алексей — главный редактор «Известий» и член ЦК КПСС.
Сын Андропова Игорек — посол в Греции.
Все вышеперечисленные должности, занимаемые «детками», — номенклатурные.
В результате размножившиеся и несменяемые элиты закупорили все сосуды системы. Таланту стало уже не пробиться, потому что все места и местечки заняты. Именно в это время родился знаменитый советский анекдот.
Генерал разговаривает с сыном:
— Вот сынок, окончишь школу, поступим тебя в военное училище, отучишься, начнешь службу и так постепенно, постепенно и до генерала дослужишься.
— А почему не до маршала?
— Потому что у маршала свои дети есть.
Революции и катаклизмы начинаются с остановки социальных лифтов, закупорки социальных артерий и сверхвысокой концентрации элит у кормила власти, когда снизу подпирают, а сверху запирают. Кровь в социальном организме должна не застаиваться, а течь — лучше не как при Сталине (в прямом смысле), а как при капитализме. Давно и не мною замечено: революция начинается, когда элитам у корыта становится тесно. Тогда рой делится, и начинается внутренняя война или внешняя колонизация.
Но в хрущевской середине XX века до падения камушка страны вниз по естественной баллистической траектории нужно было еще подождать добрых три десятка лет. Ибо тогда только-только началось застывание класса, его превращение в студень, который не может течь по сосудам социального организма. Механизм этого превращения понятен: аристократам не нравится, когда их казнят. Дворянам понадобились екатерининские вольности. А холопы?
А что холопы?..
Номинально все в стране принадлежало народу. Номенклатуре не принадлежало ничего, кроме власти. Но поскольку номенклатура не была ни сменяемой, ни выборной, по факту все в стране принадлежало ей. В том числе и народ. Тот же Восленский приводит любопытный эпизод, которому он был свидетелем:
«Мне запомнилась точная формулировка ситуации [с народом], данная Дмитрием Петровичем Шевлягиным. Как-то в 1952 году поздним вечером я был у Шевлягина в ЦК, где он занимал тогда пост заведующего итальянским сектором… Нашу беседу прервал звонок по «вертушке»: руководящий работник МИД спрашивал о перспективах дела некоей пары, где он был итальянцем, а она — русской.
— Какие же перспективы, — как всегда неторопливо произнес в трубку Шевлягин. — Органы занимаются этим делом серьезные. Итальянца, возможно, вышлют, а она — советская гражданка, так что ее судьба целиком в руках органов».
Судьба человека человеку не принадлежала. В любой момент всесильное Государство могло вмешаться в его судьбу, отнять имущество, свободу, жизнь. По праву власти. При Сталине карательные органы с той же непосредственностью могли распорядиться не только жизнями холопов, но и жизнями номенклатуры. И потому, продолжает Восленский:
«Четко осознанный факт, что судьба не только обычного советского гражданина, но и номенклатурного работника целиком в руках свирепых бериевских органов, вызывал молчаливое, но глубокое недовольство номенклатуры. После смерти Сталина оно отлилось в формулу, что «Сталин и Берия поставили органы безопасности над партией и государством».
Нежелание Сталина обеспечить неотчуждаемость власти номенклатуры являлось фактически единственным кардинальным пунктом ее расхождения со старым диктатором. Это проявилось уже на XX съезде КПСС. Внимательно прочитайте наконец-то опубликованный текст доклада Хрущева на закрытом заседании съезда, и вы убедитесь, что речь там шла только о репрессиях Сталина в отношении номенклатуры. Судьба миллионов рядовых советских людей, истребленных и заключенных при Сталине, явно не интересовала делегатов съезда.
Со свойственной ей определенностью политического мышления номенклатура породила формулу того, что она инкриминирует Сталину. Это не массовые репрессии, не жестокие репрессии, а… репрессии только против членов класса номенклатуры. Остальные были, видимо, обоснованными, и, во всяком случае, репрессированных не жалко: это были обычные советские граждане, судьба которых, естественно, и была полностью в руках органов…»
После смерти тирана произошел тихий и незаметный бюрократический переворот, своего рода «тухлая революция»: спеша обезопасить себя от карающего меча, высшее партийное руководство страны произвело несколько «флегматизирующих» мероприятий, поднявших упавшую после смерти Сталина диктаторскую власть и передавших ее из мертвых рук личности в руки класса. Как это было сделано?
Претендент номер один на диктаторский трон — Лаврентий Берия — был расстрелян, в высших эшелонах карательных органов произведены перетряски, а главное, проведено чисто бюрократическое переподчинение: партаппарат полностью подчинил себе репрессивные органы, запретив КГБ работать против высшей номенклатуры. Отныне и до самого конца красной империи старшие лица «органов» шли на доклад к средним лицам партаппарата — инструкторам, референтам и инспекторам.
Страшным КГБ теперь руководил даже не отдел, а сектор — сектор органов КГБ при отделе административных органов ЦК КПСС. Любопытно, что фамилия этого тихого и скромного завсектором, имевшего над собой тьму партийных начальников, была секретной и не печаталась даже во внутреннем списке телефонов ЦК. Было написано просто: «Зав. сектором». И телефон.
И вот этот клерк наблюдал за работой всесильного КГБ. Впоследствии уровень контроля над КГБ было решено все-таки повысить, и теперь над «органами» надзирал уже целый секретарь ЦК — Иван Капитонов, поднявшийся до высот ЦК от простого секретаря по кадрам Краснопресненского райкома партии Москвы.
Для надежности и еще более полного контроля над органами со стороны номенклатуры с определенного момента должность председателя КГБ и министра обороны входила в элиту элит номенклатуры — Политбюро ЦК КПСС. А кроме того, весь высший аппарат КГБ также входил в номенклатуру, являясь частью господствующего класса. К номенклатуре принадлежало также высшее руководство МВД. При этом министерство внутренних дел, как и тайная полиция, находились в ведении клерков из отделов административных органов партии.