За гранью снов
Шрифт:
Он прижался щекой к ней — через дверь. Она послала ему тепло.
Через мгновение он оторвался от нее и пошел на кухню, где собрались Таша, Терри, Натан и Сюди.
— Дом, ты что-то поместил внутрь меня, — сказала Мэтт.
— Мы говорили об этом во снах.
— Я не помню.
— Вспомни, — попросил дом. И Мэтт представилось, как она сидит на берегу моря, прижимаясь к седой смуглой женщине. Женщине, в которую дом превращался во сне. И ее теплые руки обнимают Мэтт. Они обе смотрят на океан. У Мэтт в груди разливается теплое ощущение комфорта и полной безопасности.
—
— Чем я могу помочь тебе, мама? — спросила Мэтт, и голос ее был совсем молодой, теплый, задорный.
— Ты можешь разыскать моих детей и собрать их всех дома?
— Конечно, — ответила юная Мэтт.
Женщина погладила ее по спине и поцеловала в лоб.
— Спасибо, Мэтти. Спасибо, вот тебе хлеб на дорогу. — Она дала ей булку. Она была большая, теплая, желтая и на вид сладкая.
— Это надо оставить на потом? — спросила Мэтт.
— Нет, можешь съесть сейчас.
Мэтт откусила. Вкус был изумительный: сладкий, сочный, с привкусом ванили и лимона. Она прожевала и проглотила. Потом почувствовала, что в ее желудке происходит что-то странное. Не боль, не тошнота, скорее, просто удивление.
— Что это? — спросила она, прижав руку к животу.
— Это помощь на будущее.
Мэтт доела булку. Каждый укус был как небольшой приятный шок. Она облизала пальцы.
Женщина погладила Мэтт по голове. Мэтт осознавала, что волосы у нее были, как прежде — густые, волнистые, по пояс. Взглянув на себя, она увидела, что и тело у нее, какое было в двенадцать лет: стройное и мускулистое от занятий танцами.
Потом она переключилась на какое-то странное, головокружительное видение. Она была уже той взрослой Мэтт, много путешествовавшей и всякое повидавшей, и одновременно двенадцатилетней Мэтти, доброй, сильной, наивной. Мэтти разговаривала с кем-то, кого любила и кому доверяла, с кем-то, кто напоминал ей умершую маму. Мэтт знала, что это дом в облике женщины, и ей показалось, что дом ею манипулирует.
— Мама, а как это поможет? — спросила Мэтти.
— Оно укрепит твою волю, — сказала женщина. — Если кто-то будет навязывать тебе злую волю, ты сможешь противостоять этому.
— Здорово, — сказала Мэтти, ничего не поняв, но почувствовав себя успокоенной.
— И это будет напоминать тебе обо мне, — шепнула женщина.
Мэтт вынырнула из воспоминаний и снова оказалась внутри пурпурного потока энергии дома.
— Ты вспомнила? — спросил дом.
— Кажется, да, — ответила Мэтт. Она подумала о том, как переборола заклинание Терри. Так, значит, хлеб на дорогу, да? А как же голос, который разговаривал с Эдмундом ночью? Это что, тоже проявление силы воли?
— Как получилось, что в том сне я была ребенком?
— Именно в таком виде ты появляешься почти во всех наших снах, — ответил дом.
— А как получилось, что в этих снах ты появлялся как мать?
— Этот облик я принимаю в наших снах.
— Почему?
— Я не знаю. Это ты дала такой образ.
Некоторое время они молчали. Мэтт слышала, на кухне Сюди набрала в чайник воды; Мэтт отчетливо чувствовала ее руку на кране. Потом Сюди дотронулась до старой плиты. Через ладонь, которой она ее касалась, Сюди попросила дом зажечь
Мэтт знала, что в кухне шел разговор. Натан задавал Таше вопросы. Если сосредоточиться, подумала Мэтт, то можно услышать, что он спрашивает и что отвечает Таша. Часть сущности дома была соединена с Натаном, хотя он не управлял напрямую его движениями. Дом мог проникать в него, воспринимать через его чувства. Так он мог видеть, что происходит, хотя своего зрения у дома не было, и мог настроить слух на то, чтобы лучше понимать звуки речи, хотя он мог слышать и говорить и без Натана. Натан зачастую обращал больше внимания, чем дом, на то, что говорится. Хотя, если дом упускал из виду что-то существенное, он всегда мог покопаться в памяти призрака.
Мэтт интересовало, как Натан относился к дому и их связи. Может, он вовсе и не думал об этом. Может быть, призрак всегда был так связан с домом, и его это уже не раздражало. Мэтт немного углубилась в разум дома. Дом любил Натана. Он знал, что однажды Натан захочет покинуть его, и понимал его. Их связь поддерживалась чем-то извне, чему они не в силах были противиться. Так что им еще повезло, что они нравились друг другу и прекрасно ладили между собой.
Эдмунд прислонился к стене. Используя поверхность дома как свою собственную, Мэтт погладила ладони и спину Эдмунда. Он вздрогнул, но потом успокоился.
— А где Мэтт? — спросила Сюди.
— Ей нужно выполнить поручение, — ответил Эдмунд.
Дом продолжил объяснять ей.
— Та женщина — это образ, который ты дала мне и который я сложил из воспоминаний других людей, которых я узнал. Мне он очень нравится.
— Понятно.
— Можно мне взглянуть, что вы обнаружили в своем путешествии?
Мэтт беззвучно вздохнула и сказала:
— Давай.
Она погрузилась в свои воспоминания и заново прожила эти два с половиной дня. А дом молча наблюдал. Когда она закончила, ей показалось, что прошло еще два дня, но люди были все еще в кухне, и Эдмунд все так же стоял, прислонившись к стене.
Сюди заварила чай, дотронулась до стены и попросила, чтобы к их приходу мебель в гостиной была готова. Дом обставил гостиную так, какой она была, когда Натан в ней жил: стулья с витыми ножками, оттоманки, маленькие столики с вазочками и безделушками, арфа, пианино, картины на стенах, канделябры над камином. Мэтт почувствовала шаги, когда все переходили из кухни в гостиную.
— Спасибо, Мэтт, — сказал ей дом. — Ты хочешь выйти сейчас?
Находиться внутри дома было странно и уютно. У Мэтт было такое ощущение, что здесь, внутри этого пурпурного бассейна энергии, ей ничего не страшно. Здесь можно было думать о чем угодно, чувствовать, а решения будет принимать кто-то другой. Ее хранитель.