За гранью возможного
Шрифт:
Синкевич молча посмотрел на поляка.
Станислав предлагал спасение ценой жизни - своей и товарища.
– Так я жду, командир, - торопил Юхневич.
Синкевич не ответил, ему показалось, что гудят машины.
– Ты ничего не слышишь?
– спросил он у Станислава.
– Вроде бы машины.
И точно: над околицей появилось облачко пыли, и вслед за ним на улицу выехал грузовик с солдатами, потом еще и еще... Бойцы насчитали десять грузовиков. К трем передним были прицеплены пушки.
С остановившихся грузовиков соскакивали фашисты, отцепляя
Синкевич с надеждой посмотрел на темнеющее небо. Время клонилось к ночи. Отцвел и поблек багрянец заката, заметно загустел, теряя прозрачность, воздух, стали сливаться в единое пятно деревья, кусты...
"Вот, кажется, и дождались темноты", - подумал Синкевич.
Над взгорком послышался вой, напоминающий звуки сверла, скользящего в гранитной породе. И почти тут же за ним, у самого леса, там, где залегли каратели, прогремел взрыв, другой, третий. Донеслись ругань, вопли, стоны. Гитлеровцы ударили по своим. Через какое-то время серия снарядов легла близ взгорка.
– Пристреливают, - сказал Касьянов.
– Похоже, - покусывая губы, раздумчиво произнес Синкевич.
Михаил достал кисет. Нестерпимо захотелось курить, и он решил не отказывать себе в таком малом удовольствии. Страха у него не было, а руки, сворачивавшие цигарку, мелко дрожали, и махорка на клочке газеты прыгала подобно камешкам на сетке при сеянии песка. Наконец, скрутив цигарку и запалив кресалом трут, закурил. Жаль только, не крепкий был самосад, а так, легкий табачишко, однако курил жадно.
Бойцы молча переглядывались. Синкевич понял, что они прощались друг с другом, но был бессилен чем-либо помочь... И вот тут он заметил: между взрывами обязательно выдерживается пауза в полминуты.
"А что, если воспользоваться паузами и попытаться прорваться к лесу?" Мысль обожгла своей нереальностью, но она и приободрила: только это могло спасти.
Синкевич не хотел терять времени на то, чтобы объяснить свой замысел. Как только прозвучали очередные взрывы, резко поднялся и скомандовал громко:
– За мной!
Секунда в спокойной обстановке - миг, сейчас же она равнялась целой жизни.
Пробежав метров пятнадцать - двадцать, бойцы кинулись на землю. Прогремели взрывы, по телу ударили комья земли, остро запахло пороховой гарью. Опять рывок. Успели сделать всего несколько шагов, и тут прозвучали новые взрывы - один снаряд упал перед ними, другой позади... И самое неожиданное в том, что слева ударил пулемет: откуда он только взялся?
Бежать вперед стало невозможно, а оставаться на открытом месте, среди разрывов снарядов и пулеметного огня, - гибельно. И тогда, вжимаясь в траву, к пулемету пополз, а потом побежал во весь рост Иван Бабина. Пулеметный огонь перенесли на него. Все же Иван успел проскочить в огород последней хаты, залечь в борозде. Отсюда до пулемета свободно можно было добросить гранату. Иван пошарил у пояса и вспомнил, что отстегнул ее, положил перед собой на взгорке. Теперь надо во что бы то ни стало незаметно подползти к пулемету вплотную. Но стоило Ивану шевельнуться, как фашисты открывали огонь: пулеметный расчет, почувствовав опасность, не спускал с него глаз. Соображая, что делать, Иван посмотрел туда, где находились товарищи. Лавируя между взрывами, бойцы добежали до густого кустарника, смыкающегося с лесом, укрылись там надежно.
Теперь время отходить и самому. Иван пополз вдоль грядки, намереваясь через пустырь пробраться к пулеметчикам. Послышалась очередь... Ивана что-то дернуло за одежду, опалило спину, но он не остановился, пока не дополз до конца грядки. Однако, чтобы выбраться на пустырь, требовалось перелезть через штакетник. И в это время справа застрочил "Дегтярев", который не выпускал из рук Станислав.
Путь отхода был свободен.
– Пора, - поторопил Иван товарищей, - нельзя терять ни минуты.
Он поднялся, но отходить оказалось некуда: со всех сторон, даже оттуда, где совсем недавно рвались снаряды и где скрылся Синкевич с бойцами, двигались фашисты. Они шли во весь рост, взяв автоматы на изготовку, шли подчеркнуто тихо, выдерживая шаг, интервал; все это смахивало на психическую атаку.
Первым из оцепенения вышел Иван:
– Надо занимать круговую, да на троих многовато фрицев.
– Не беда, вот только патронов почти нет, - досадливо заметил Чеслав.
Бойцы стали готовиться к отражению атаки. С одной стороны в борозде опустевших грядок с автоматом пристроился Иван, с другой - Чеслав и Станислав с пулеметом.
Быстро сжималось кольцо вокруг бойцов, фашисты шли плотной стеной в две шеренги, потом в три...
– Жди не жди, - проговорил Станислав, - а пули тоже надо успеть израсходовать.
Он прицелился, почти в упор ударил по фашистам. Короткими очередями повел огонь из автомата Иван.
Гитлеровцы залегли. В бойцов со всех сторон полетели гранаты.
И вот уже фашисты с победными криками поднялись в атаку. "Дегтярев" вновь встретил их прицельным огнем. Молчал только автомат Бабины, раненый Иван упал ниц.
Когда кончились патроны и пули, Станислав и Чеслав встали во весь рост - высокие, сильные.
– Прощай, Чеслав, - сказал Станислав и, взяв пулемет за дуло, двинулся навстречу фашистам.
– Прощай, - громко отозвался Чеслав и пошел с ним рядом.
Фашисты, вооруженные автоматами, гранатами, финскими ножами, в нерешительности остановились. Они выжидающе смотрели на идущих навстречу партизан. Офицер что-то тихо говорил солдатам - вероятно, приказал не стрелять.
Тишину разорвала автоматная очередь: собрав оставшиеся силы, Иван выпустил последние патроны.
– Ванюша, держись!
– что было сил крикнул Станислав и врезался в самую гущу карателей.
Размахивая прикладом пулемета налево и направо, он прокладывал дорогу к товарищу.
Ни на шаг не отставал Чеслав. При каждом ударе стволом автомата он зло приговаривал:
– Это тебе, гад, за Белоруссию! Это тебе, подонок, за родную Польшу! Это тебе, нечисть, за любимую Варшаву!
Но силы были слишком неравны...
В этом бою погибло семь бойцов группы. Каратели потеряли несколько солдат и офицеров.