За Христом
Шрифт:
«Люди отлучают нас от Бога, а пустыня приближает к Нему» (преп. Порфирий Киевский (+1855)). Вспомнил диалог с 3-летней дочерью 8 лет назад:
– Яна, хочешь, я буду священником? _- Да, но у тебя глаза не такие.
–
Вова, люди Церкви особой касты. Это не для твоей жизнерадостности и свободы, – говорили мне друзья 8 лет назад. Только теперь обрёл я ЧИСТЫЕ ГЛАЗА, РАДОСТЬ И СВОБОДУ настояшие.
Учёный по-сути – это моя характеристика. Университет пустыни гораздо важнее престижных оксфордов и гарвардов. И любое сердце важнее всей Вселенной.
«15-летний капитан», «Дети капитана Гранта» –
Проблемы? Их смывает студёное море, как только я окунаюсь в него. На полях Лазурного как никогда много степных орлов. Эти ребята не только зайца, а и косулю утащить могут.
15.01.2002г. Лазурное.
А Ф О Н .
«Радуйся» (из любого акафиста). KYPIЄ IHCY XPICTЄ, ЄЛЄНСОN МЄ. Сподобил Господь побывать мне на Святой Горе, а до этого я ликвидировал пару пробелов в Херсоне и Москве.
В 1976 году нас из Николаева привезли в Херсон на экскурсию, в т.ч. и в Екатериновский собор: «Здесь лежит Катькин любовник». Теперь в соборе я крепко помолился о упокоении р.Б. Григория. Скромный гроб и чёрный мешок с костями без черепа (его украли из-за серебряной пластины, прикрывавшей рану) – вот что осталось от великого фаворита Потёмкина, Ангел которого – покровитель моего монастыря №1; от основателя моего родного города и всего юга империи.
Вокруг собора могилы героев Очакова, убитых 6 декабря (с.с.) 1788 года при штурме этой крепости турок. Знали герои, что великий святой Николай в свой день поможет им. Не знали они, что верфь на реке Ингул Потёмкин назовёт «Николаевым», и мой родной город навсегда попадёт под защиту святого.
После херсонской слякоти Москва встретила меня обильным снегом. Я помчался на самые известные кладбища – Новодевичье и Ваганьковское. Классная эпитафия: «УВИДИМСЯ ТАМЪ». Это точно. Вся в цветах могила клоуна и актёра Юрия Никулина, но кто-то в бронзовые пальцы скульптуры окурок всунул (целую сигарету пожалел?). Удел всех лицедеев грустен, даже всеми любимых.
Чёрно-белый бюст гонителя Церкви Хрущёва весь обгажен воронами. Что ж, и это знаково.
Ваганьковское кладбище более «тёплое». Долго стоял у Высоцкого. На могиле Есенина пьяный профессор литературы кричал мне: «Он не повесился! Убили его!» Почему же от могилы поэта тянет адским холодом, как и от самоубийцы Маяковского? Стихи последнего о сифилисе мы украдкой читали на перемене в 10 классе.
Москва-Салоники: впервые в жизни летел самолётом – праздник детской души. Столица Македонии встретила меня запахом субтропиков, +19 и русской речью проституток. На вокзале искушение: подошёл автобус до Афин, а враг мыслишку подкинул: «Ты же историк. Успеешь на Афон. В столице Греции посмотри Акрополь, Парфенон…» Меня не Афина-Девственница ждёт в Парфеноне, а Пресвятая Дева Мария на Афоне!
Вот и автобус до Уранополиса – «города неба», а значит, за ним то, что над небом. Сердце забилось быстрее, когда кораблик «Скоропослушница» подвёз нас к зелёным куполам и башням обители спасителя моей мамы – св. Пантелеимона. Там-то я и увидел наяву сон из моего детства: спины монахов в полумраке у освящённого маленькой лампадой образа Богородицы. На Афоне было много чудес…
На Святой Горе в любой обители выличайшая любовь. Такую любовь я пытался создать в Свято-Григорьево (Бизюковом) монастыре в 1997-1998 годах, но тщетно. Дали мне и ещё двум монахом святое послушание: капать в бутылочки с маслом капельки мира от главы целителя Пантелеимона. Вначале был трепет благоговения, потом привык. Говорю монахам: «Ты давай фунфырики, ты елей наливай, а я миро капать буду». Конвеером дело быстрее пошло, я себя в уме похвалил, да вдруг бутылочки из рук посыпались. Зашедший в этот момент к нам отец Исидор сказал на это: «Что, отче, тщеславная мысль посетила?» Отправили меня бельё гладить.
В обители ночью меня призвали читать шестопсалмие. Волновался так, будто в первый раз его читал. Во время Честнейшей я на колени встал, а тут какой-то старичок-схимник мне коврик под колени даёт. Это был схииеродиакон Илларион (Дзюбанин) – старец известный. Он, как и мой папа 1924г.р.; воевал, как папа. Только в 1950 году папа на маме женился, а он в монастырь ушёл. Меня в свою келью позвал, хотя тут это не принято. Попросил молиться за своих усопших (* мой папа в 1996м умер, а о. Илларион – в 2007 году, 2021г.).
Целый день я молился в костнице обители, сидел на стасидии, которой лет 200, и говорил глазницам черепов: «Братики, помяните меня во Царствии Небесном!» Один монах крикнул мне с балкона: «Рано ты из мира ушёл!» А я ему: «А Вы вовремя?»
Из всех паломников только меня впустили в монастырскую библиотеку. Древние рукописи и манускрипты – встрепенулось сердце архивриуса и любителя старых бумаг Подымы. Отец Иеремея – настоятель обители, любезно позволил мне причаститься в алтаре в день св. Антония Великого – основателя монашества. За окном алтаря вставал мой РОЗОВЫЙ РАССВЕТ над гладью Эгейского моря.
Из разных встречь отмечу следующие: монах Лавры Афанасий (Усенко) хвастался мне, как смиряет старцев из Украины. Ионе Одесскому говорит: «Ты зачем в мантии приехал и крестом машешь? Тут что, бабки деревенские?!» И Зосиме Донецкому, тыча пальцем в его облачение с
Херувимами и Серафимами: «Ты что, вождь краснокожих – в перьях весь?!» (* этот лжемонах или монах сомнительный до сих пор чудит, только по Интернету, 2021г.).
Старец-грек сказал мне по-русски: «Монах-молитвенник из тебя так-сяк. Твоё призвание от Бога – УТЕШАТЬ. Вот и УТЕШАЙ ВСЕХ!» В Лавре на меня произвели впечатления часы солнечные из белого мрамора возле жертвенника язычников. Их храм рухнул, как только Божья Матерь вступила на этот полуостров. Там два 1000-летних кипариса: на одном турки монахов повесили, разбивших огромный мраморный фиалий (бассеин для святой воды, из которого турок хотел ванну сделать); на другом ветви до сих пор согнутые (св. Афанасий храм за один день построил в Х веке, а бесы сидели на дереве и недовольно улюлюкали).
«У нас есть свободные пещеры. Оставайся», – сказал мне монах-отшельник из суровой Карули. «А ты зачем затвор покинул?», – спрашиваю. Он отвечает без тени фарисейства и по-детски просто: «Зубы болят. К стоматологу иду. Помолись за меня, брат».
На афонских дорогах со мной ещё чудо было. Шёл под пение соловья (в начале февраля!) и подымался, подобно апостолу Павлу, до третьего неба (2Кор.12.2). От Лавры до Иверона ок. 40 км. Я прошёл около 15, устал, смотрю – забор монастырский Иверона. На карту смотрю: не мог я за пару часов это расстояние пройти. Перенёс меня за шкирку Кто-то!