За колючкой – тайга
Шрифт:
Она помнила лишь, как в салон машины внезапно ворвался свежий воздух, и сидящий рядом Конопуло вылетел из машины, словно кто-то потянул его за мультяшные подтяжки. Она почувствовала этот запах, даже находясь внутри. Аромат дорогого одеколона Литуновского, который она ранее считала за лукавое обворожение, теперь был наполнен грубой расчетливой силой.
Вика видела, как руки гадов в машине потянулись за пазухи, как то же самое за спиной Литуновского сделал Конопуло, и она, собрав все силы, заорала:
– Сзади, Андрей!!!
Сон не заканчивался, казалось, он
Или ей показалось, что она черная, потому что на улице были сумерки? И ей показалось, что челюсть Конопуло свернута под углом? И эти окровавленные рвотные массы от болевого шока, вылетающие из его рта, – это тоже видение?
Ей стало дурно, и теперь к запаху крови и пота в салоне примешался запах чего-то масляного, металлического.
Вика видела, как Андрей, ничуть не сомневаясь, сжал зубы и выбросил руку в сторону Звонарева, сидящего за рулем.
Она не слышала звука, она ощутила еще один запах. Он был сладок, тухл, и так, наверное, пахнет у смерти под мышками.
Мозги Звонарева, перемешавшись с костями черепа, вышибли боковое стекло «Мерседеса» и ушли куда-то наружу, не оставив на обшивке почти ни пятнышка.
И не встань в этот момент Конопуло, срок Андрея мог оказаться короче.
Но он встал, и Вика снова не услышала выстрела. Литуновский лишь увел руку за спину, даже не глядя на гада, и тот, получив удар невидимой силы, повалился на спину, как после нокаута.
– Я убью эту суку, Летун!! – орал над ухом женщины, срываясь на фальцет, Скольников. – Я убью, если не уйдешь!!
Скольников сидел на заднем сиденье, одной рукой держа женщину за шею, прикрываясь от сумасшедшего Литуновского, другой держа у ее шеи что-то холодное и острое. Он был в истерике, наркотический приход его был глубок, силы он не рассчитывал, и Вика чувствовала, как лезвие ножа впивается ей в горло. И, о ужас… В глаза ей смотрел черный зрачок ствола пистолета, что сжимал в руках муж.
– Андрей… – взмолилась она.
– Я убью суку, убью!!
– Андрей…
– Уйди, Летун, уйди!!
Вика почувствовала на шее что-то теплое, стекающее по воротнику блузки, и в этот момент горячее кровавое месиво, похожее на подогретый на плите холодец, ударило ей сначала в щеку, а после забрызгало все вокруг.
– Из машины, быстро! – скомандовал Литуновский и одним движением выдернул из смердящего кровью салона жену.
И сразу ошибся дважды.
У некоторых шок наступает тогда, когда все закончено. Они способны принимать решения, спасающие чужие жизни, способны находить в двух сантиметрах от виска любимого человека точку прицеливания и нажимать на спуск, не промахиваясь ни на миллиметр, но едва все заканчивается, они действуют по аналогии прожитых лет.
Одним движением он откинул полу куртки и сунул пистолет сзади за пояс брюк. И только после этого, вспомнив, что более не сотрудник милиции, стал уводить Вику от трех трупов. Он уводил ее от последствий. То есть от следствия.
Автомат, давший сбой в нормальной работе подкорки
А делов-то было… Либо пистолет сбрось, либо останься на месте и позвони Каргушу. Невелик выбор, и любой из вариантов гарантировал верное истолкование случившегося. Но о пистолете он вспомнил, когда позвонили в дверь, а с Каргушем связывалась уже Вика. Кажется, незначима разница, коль скоро речь идет о двадцати минутах, однако эти минуты превратились в двадцать лет.
И был суд, скорый и справедливый. Еще ни одно дело в Старосибирске, связанное с тремя трупами, не расследовалось за три месяца. У старосибирских следователей на это уходит от полугода и больше.
Однако кто-то видел председателя облсуда Тивлинского, беседующего в кабинете с судьей облсуда Фалкиной, хотя по всем понятиям должно было случиться наоборот, кто-то вспомнил убивающуюся на могиле любимого наркомана дочь Тивлинского, а кто-то припомнил и то, как однажды Тивлинский приговаривал к условному сроку племянника Фалкиной, участвовавшего в серии разбойных нападений на обменные пункты валют.
И нужно отдать Фалкиной должное. Не всякий при сложившихся обстоятельствах напишет приговор так, чтобы его текст на бумаге не выглядел как пятна серого вещества, расплескавшегося вследствие удара тупого твердого предмета по содержимому.
Много кто чего говорил, но едва Литуновский отбыл к месту отбывания срока наказания, тема забылась. Ничего сверхъестественного в областном суде не произошло, потому что речь идет о неприкасаемости судей. И плох тот судья – как и врач, не сумевший себя излечить, – не сумевший себя отстоять. Честь некоторых судей, она имеет особый статус, и никому не позволено наводить на нее тень. Тивлинский с убитым зятем-наркоманом, да еще и объявленным ворами «гадом», в активе – ну, что это такое? Другое дело – Тивлинский, убитый горем при виде страдающей дочери, у которой разбили сердце.
Жаль. Жаль, что мораторий существует. А тянуло, как пить дать, тянуло. Но вот на пожизненное тянет мало. Когда осужденного в старосибирском централе заведут в камеру, поставят на колени и упрут лбом в железнодорожный брус, пустив следом пулю в затылок, это называется: нет человека – нет проблем. Кому потом, интересно, это дело поднимать? Вместо Чикатило, дело прошлое, одного тоже поставили, так шуму много было? Так, упомянули.
Но Литуновский на острове Огненный, на Пятаке смерти или в «Черном лебеде» – вещь опасная. Мало ли что ему в голову придет, и на что этот изобретательный ум решится. А вот надзиратели у нас не семи пядей во лбу. И потом тема эта с сидением в кабинете областного судьи всплывет там, где всплыть не должна, и получится истый срам. Да еще и с пинками под зад в сторону зрительного зала, подальше от занавеса, открывающего почетную отставку.