За кулисами диверсий
Шрифт:
Когда нас подвели к зданию отделения ФБР, — продолжает В. Зинякин, — там уже толпились журналисты, были установлены телевизионные камеры. Все разыгрывалось по сценарию низкопробного детектива. Позже мы узнали, что даже ордера на арест были заготовлены еще 12 мая. Кстати, в ходе беспардонного обыска агентам ФБР так и не удалось ничего обнаружить, что могло бы нас как–то скомпрометировать.
Но остальное станет понятно, если мы вспомним, как один ответственный чин ФБР — Джон Э. Кири—Тейлор сказал: дело советских дипломатов — запланированная и разработанная американской разведкой провокация…
Какие же обвинения выдвинула охранка? Чем могли мотивировать свои действия профессиональные провокаторы? Оказывается, «обвинением» в нанесении ущерба
В сфабрикованном документе, на основании которого были получены ордера на арест, устами того же Джона Э. Кири—Тейлора — именно ему была поручена роль «обвинителя» — заявлялось, что В. Энгер и Р. Черняев «противозаконно и сознательно вступили в заговор с целью… получения информации, касающейся национальной обороны США». Американская администрация, прекрасно зная об отсутствии каких–либо вещественных улик, подтверждающих «преступления» советских граждан, предусмотрительно избрала формулировку о «заговоре». И не случайно: обвинение в «заговоре» «не требует» доказательств совершения противозаконных действий.
Даже в ФБР понимали несуразность такого рода «обвинения». Тогда там решили состряпать «вещественные доказательства». Так на свет появились магнитофонные пленки с «записями голосов обвиняемых», фото автомашин советских дипломатов, письменные и устные «показания» агентов ФБР. Последние вызвали улыбки даже у видавших виды американских журналистов: если ФБР официально утверждает, что оно постоянно «контролировало» жизнь и деятельность советских дипломатов и «было не только осведомлено о характере материалов», но и само готовило (отбирало) и даже фотографировало на пленку документы, якобы переданные им американским «военно–морским офицером», тогда возникает законный вопрос: почему же сразу не была пресечена «угроза» интересам национальной безопасности США? Кто же нанес «ущерб безопасности страны»? Выходит, что самих ищеек охранки нужно считать «соучастниками преступления»?! Выступая на процессе, адвокат Энгера, известный американский юрист Руби, прямо заявил, что обвинение не может представить никаких доказательств вины Энгера, т. к. оно ими не располагает. Разговоры по телефону — это не преступление, поездки на автомашине — это не преступление. А именно эти факты доказываются обвинением. По утверждению прокурора, «секретные документы» предварительно были просмотрены и одобрены правительством. В этой связи адвокат просил членов жюри задаться вопросом: кто же является на деле виновником разглашения государственных секретов?
Во–вторых, на «кино– и фотодокументах», кроме неясных очертаний движущихся по шоссе машин, расплывчатых человеческих силуэтов, ничего разобрать невозможно. И, в-третьих, «голоса обвиняемых» — это разрозненный, а затем склеенный воедино записанный на ленту набор фраз и слов. Когда же адвокаты запросили сторону обвинения относительно достоверности записей, она оказалась вынужденной признать сам факт электронного подслушивания частных разговоров агентами ФБР. Не было лишь уточнено, где и когда ФБР осуществляло эту акцию, которая является нарушением 4-й поправки к конституции США. Оно и понятно. Признать, что ФБР проводит подслушивание в штаб–квартире ООН, — значит вызвать очередной, на этот раз международный, скандал.
Дабы не навлекать на самих себя дополнительных неприятностей, в ФБР сослались на то, что подслушивание производилось с санкции высших властей.
Напомним, что о грязных методах деятельности ФБР известно давно, В операции этого ведомства по слежке входят посещение шпиками различных собраний, расспросы друзей и знакомых наблюдаемых лиц, анализ дневниковых записей, незаконное проникновение в помещения учреждений и частных домов, засылка осведомителей, вскрытие корреспонденции.
Можно привести немало случаев вмешательства ФБР и в судебные процессы. Охранка, например, не раз организовывала
И в данном случае пленки с «записями разговоров», как и прочие «доказательства», из недр ФБР перекочевали на стол судьи Лейси. Однако он поначалу вообще отказался принять их в качестве доказательств. Судя по всему, его поразил не только характер этих «вещей», но и сам факт задержания, а также обыск советских дипломатов. Он с ходу квалифицировал их как противозаконные. Однако под нажимом охранки и соответствующих высоких ведомств, с одобрения которых проводилась вся акция, Лейси в конце концов изменил свое мнение.
В ходе судебного заседания 8 октября 1978 года в качестве свидетеля обвинения выступал уже знакомый нам сотрудник ФБР Кири—Тейлор. Отвечая на вопросы адвокатов, он старался уходить от ответов, ссылался на забывчивость, но тем не менее вынужден был припомнить, что не видел, как В. Зинякин брал где–то секретные документы или что эти документы были у советского дипломата во время его задержания и ареста.
Теперь следует рассказать, как появилась на. свет фигура «свидетеля обвинения», которую на первых порах ФБР отказывалось называть, просто фигурировал некий «военно–морской офицер». Когда ФБР удалось Подобрать на эту роль платного провокатора, в прессе появилось имя капитан–лейтенанта Артура Линдберга. Мы не знаем, какую сумму он запросил от своих хозяев. Но на память невольно приходит судилище над группой американцев — участников антивоенного движения в штате Пенсильвания. Тогда осведомитель ФБР некий Б. Дуглас затребовал за «подготовку необходимых материалов» 5 тысяч долларов авансом и остальные 45 тысяч долларов — после начала суда. В то время подстрекательскую роль Дугласа разоблачили даже некоторые свидетели обвинения. Теперь же Линдберг, по утверждению ФБР, может подтвердить решительно все и даже под присягой. Даже то, чего никогда не было. Представители обвинения, не считаясь ни с чем, объявили, что его «показания» будут считаться «прямыми вещественными доказательствами». Как же выглядели некоторые из этих показаний?
Как писала, например, газета «Нью-Йорк сити ньюс», Линдберг безнадежно запутался в своих показаниях. Давая словесное описание на предварительном следствии Черняева, Линдберг обрисовал его «коренастым, с темно–коричневыми волосами, круглолицым и носящим очки». Об этом имеется документальное показание в «деле». На суде же оказалось, что Черняев худощав, с редкими волосами неопределенного цвета и без очков. Но вопреки логике Линдберг продолжал упорствовать на суде: «Я убежден (!), что это тот же самый человек».
Еще больший удар был нанесен по ФБР, когда адвокаты подсудимых потребовали дополнительного перекрестного допроса в связи с тем, что в их распоряжении оказались новые документальные материалы: из ВМС США поступили копии бумаг, находящихся в секретном личном деле Линдберга. В них отражена история его вербовки американской охранкой. Выяснилось, что Линдберг был платным агентом ФБР — он решил таким образом «подправить» свое «материальное положение».
Другой «свидетель» — тоже сотрудник ФБР, который ранее заявлял, что он своими глазами видел, как Эигер закладывает тайник в телефонной будке, припертый К стене вопросами защиты, был вынужден заявить, что он ничего не видел, и публично отказался от своих же слов.
Между тем, по мнению более или менее объективных наблюдателей, эти «показания» и «вещественные доказательства» — грубая инсценировка. «Дело советских дипломатов» заведомо сфабриковано американскими властями, использующими самые различные средства для усиления антисоветской кампании. Приглашенные посольством СССР в Вашингтоне адвокаты, тщательно изучив все «документы», пришли к выводу: каких–либо прямых улик и доказательств у обвинения нет. Основную ставку ФБР делало на якобы найденный при обыске у одного из советских дипломатов «секретный документ», который был передан ему «военно–морским офицером».