За кулисами скрипичных концертов

Скрипачам повезло: в то время, как их приятели из разнообразных других классов в музыкальной школе играют что-то о дождике, ослике и прочей очаровательной мелюзге, юные скрипачи с младых ногтей исполняют концерты. Начинают с Ридинга, Зейца, Комаровского. Среди полноценных трехчастных концертов встречаются более компактные концертино, миниатюрный вариант концерта. Потом ученики постепенно, но уверенно подбираются к Вивальди и Баху. А там на горизонте и французская школа уже видна с концертами Виотти, Роде, Крейцера. Моцарт, хоть и не пылал любовью к скрипке, написал для нас несколько изумительных концертов. Бетховен написал один, но какой! Бельгийская композиторская школа, представителями которой являются такие замечательные композиторы, как Берио и Вьетан, тоже добавила в копилку скрипичного репертуара несколько

шедевров. А там уже учеников ожидают романтические концерты Венявского, Конюса, Сен-Санса, Мендельсона, Чайковского, Брамса, Сибелиуса…

Композиторы двадцатого века тоже писали концерты для скрипачей: Кабалевский, Прокофьев, Шостакович, Хачатурян, Барток, Шимановский, Берг, Элгар. Это упомянуть только самые популярные…

Конечно, играют скрипачи и вариации, и сонаты, и многочисленные разнохарактерные пьесы, но среди всех произведений концерт, при наличии выбора, предпочтут все. Почему же жанр концерта пользуется такой популярностью? Один из ответов кроется в названии этой работы: Концерт ДОЛЖЕН быть исполнен на сцене. Можно играть даже сонаты у себя дома, на кухне, но на исполнение Концерта надо приглашать слушателей. Концерт – произведение амбициозное, связанное с риском. Ты пригласил людей, заявив этим, что тебе есть что им сказать. И непросто ЧТО-ТО, а нечто такое, что для них может явиться откровением, и только ты знаешь, что это такое. Они бросили все свои дела и пришли в надежде услышать что-то необыкновенное. Нельзя обмануть их ожидания. Им будет мало услышать сентенции типа: «Волга впадает в Каспийское море».

Если спросить педагогов, зачем скрипачам надо играть концерты, то они долго не будут медлить с ответом: надо по программе. Овладение крупной формой – один из важнейших критериев подготовки скрипача. Исполняя концерт, ученик может в одном произведении продемонстрировать разнообразные техники владения смычком, умение играть тихо и громко, отчетливо и слитно, героические и лирические мелодии и много всего другого.

Если спросите учеников, то многие ответят, что концерт – это звучит круто, не то что «Пионерский марш», например. Солидность жанра, его взрослость привлекают учеников.

Концерт – довольно большое произведение со сложной организацией материала, особенно, если взять во внимание, кто его исполняет. А как уже было упомянуто выше, можно услышать и четырехлетнего малыша, исполняющего си-минорный Концерт Ридинга. А уж пятилетних, справившихся с ля-минорным Концертом Вивальди – не счесть.

Когда-то на заре своей педагогической деятельности я поделилась с одной своей коллегой трудностями в презентации концертов малышне. Все-таки такая лексика, как: главная, побочная партия, разработка, реприза, тональный конфликт – не для ребенка. Хотя есть, конечно, отдельные личности пяти лет от роду, с которыми можно разговаривать на таком языке, но это, согласитесь, исключение. Моя более опытная коллега сказала мне, что она разучивает со своими учениками произведения крупной формы и концерты, в частности, «по картинкам» и не знает более действенной методики. «Картинки» – это не только фигура речи, но и реальная действительность. Главная партия – портрет героя, побочная – портрет его подруги, невесты. А уж чего только она не откапывала в разработках: и фехтование, и скачки на боевых конях, и злодейские замыслы, и чудесные спасения. Качество рисунков было вполне убедительное, совсем не профессиональное, да этого и не надо было. Главное, надо было разъяснить ученику, что интересные истории встречаются не только в книгах, но и на нотных страницах.

Я была под впечатлением: воистину, все гениальное – просто, и взяла на свое педагогическое вооружение ее ненавязчивую методику.

Годы шли, истории накапливались, и пришла идея вытащить все, что осталось за кулисами выступлений учеников и поделиться этим с коллегами-преподавателями, с учениками и их родителями. Что же и кто остались в тени, а то и в пыли пространства за сценой и не попали в снопы света юпитеров и под гром аплодисментов? Что осталось за кадром, но помогло созреть прекрасному плоду многочасовых занятий и принесло, в конце концов, радость слушателям? Биографии композиторов, наши общие с учениками размышления об их судьбах, сложности постижения авторского замысла, проблемы инструментального порядка, нехватка техники для прорисовки характеров, поступков, да и вообще судьбы действующих лиц грандиозного спектакля под названием «скрипичный концерт».

Русский мыслитель М. М. Бахтин в одной из своих работ написал вот такие простые и точные строки:

«Сколько покровов нужно снять с лица самого близкого, по-видимому хорошо знакомого человека, нанесенных на него нашими случайными реакциями, отношениями и случайными жизненными положениями, чтобы увидеть истинным и целым лик его».

За многие годы работы с учениками, казалось бы, скрипичный репертуар изучен вдоль и поперек, кажется, что знаешь каждую ноту. Но что-то

подсказывало, что надо посмотреть на это кажущееся знание как-то с другого угла, изменить ракурс. Вот тогда-то и были мною розданы анкеты с многочисленными вопросами ученикам и их родителям. Вопросы касались целей занятий музыкой, их отношения к процессу обучения в целом, интересны были их пожелания и даже критика таких важных вещей, как репертуар, оценки, экзамены и прочее. Среди вопросов разного рода был «запрятан» основной, на который я больше всего ждала ответа. Он формулировался так: «Считаете ли вы музыку источником познания жизни и себя в этой жизни»? К моему огорчению почти все ответили на этот вопрос отрицательно. Никто не поставил музыку рядом с литературой, кино, театром и даже с компьютерными играми по плотности информации. Практически все считали, что музыка должна услаждать слух, снимать стресс и развлекать. При этом, все ученики музыку, конечно же, любили. Смириться с таким положением я никак не могла. Пришла идея провести, как сейчас выражаются, внутреннее расследование, подвергнуть анализу все привычные рутинные процессы, программы, особенности их презентации, объем информации, ее комплексность, связанность с другими видами искусств, литературой, историей, театром, ее выход на человеческие отношения, проблемы взаимоотношений с другими людьми, науку, природу, космос, прошлое и будущее.

Мое первое «служебное расследование» началось с ля-минорного концерта Антонио Вивальди. Мимо этого чудесного произведения буквально не прошел ни один мой ученик, и не было ни одного, кому бы этот концерт не понравился. Все просили его играть и, получив, хвастались перед своими приятелями своей «крутостью». Я завела папку с завязками и стала складывать туда все, что мне попадалось интересного о жизни композитора, о его судьбе и о судьбе его творчества, свои размышления о его музыке, о его скрипичном искусстве, о времени, в которое он жил. Постепенно я поняла, что эта папка никогда не заполнится, и стала составлять параллельно своеобразные «досье» на произведения других композиторов. Накопилась значительная коллекция так называемых «музыкально-педагогических фантазий», своеобразного жанра, особенностью которого является объем и глубина информации, которую я должна представить ученику в работе над каждым произведением. Но, что еще важнее, появились многочисленные круги ассоциаций, которые эту информацию могут обогатить и вывести ученика на иной уровень, иную орбиту познания замысла автора того или иного произведения. На полках моей коллекции стоят папки с надписями: Двадцать третий Концерт Виотти, Концерт Акколаи, Концерт Вивальди ля-минор, Концерт Комаровского и многие другие… Некоторые папки весьма объемные, некоторые – совсем тоненькие, их объем зависит от сложности поисков информации. О некоторых композиторах написаны сотни книг и тысячи статей, о других – скромные упоминания в несколько строк. Составление этих досье невероятно обогатило мои знания и в некотором роде даже заставило меня пересмотреть свои взгляды на музыкальное образование в целом.

Выдающийся русский философ М. М. Бахтин привнес это прекрасное слово и стоящее за ним понятие в русский язык. Я его знала, но была уверена, что в мой лексикон оно вряд ли когда-нибудь войдет и должно остаться инструментарием для философов, но не для меня, музыканта-практика. Пришло время – и я его вспомнила, потому что силою обстоятельств пришлось поменять хорошо обжитый мир русской (советской) музыкальной жизни на неизвестный западный. Приехала я в Нидерланды по семейным обстоятельствам. Долго задерживаться мы не собирались, срок пребывания был ограничен тремя-четырьмя годами. Но, как известно, нет ничего постояннее временного, и вот живем мы в Голландии уже двадцать пять лет.

Хотела я или не хотела (скорее, последнее), но местный уклад со своим очарованием, странностями, особенностями все равно вошел в мою жизнь. Я с изумлением заметила, что и с моих окон исчезли как-то неожиданно занавески, сами собой свернулись и отправились в кладовую ковры, комнаты избавились от ненужной мебели. В сарае появились велосипеды, и в хорошую погоду просто тянет поехать на море вечером, посмотреть на закат в полной тишине в компании многочисленных голландцев, которые сделали традицией наблюдать, сидя за бокалом вина, погружение солнца в свое всегда холодное Северное море.

Эти бытовые пристрастия менялись безболезненно, как-то сами собой, тем более что быт никогда не был тем, что могло бы изменить мою сердцевину. Чего не скажешь о сложившейся системе профессиональных воззрений, которая претерпела за прожитые там годы значительные изменения, часто весьма болезненные.

Я приехала в чужую страну в полной уверенности, что наша система музыкального образования является самой лучшей, в общем-то, практически ничего не зная о том, как обстоят дела у них. Жизнь посылала много сигналов, намекая на то, что не следует быть такой уж категоричной.