За линией Габерландта
Шрифт:
Шустов заторопился:
— Да, да, пошли, товарищ Шахурдин, заговорились мы.
Иван Иванович привел гостя домой, помог Шахурдину раздеться и развязать крепко замусоленные тесемочки на шапке, усадил в мягкое кресло и начал разговор, не прежде чем гость выпил два стакана крепкого чая с водкой. Глаза Матвея стали шире, в них заиграла жизнь.
— Ты в этих местах давно не бывал? — начал директор.
— Давно, почитай, лет двадцать.
— Кочевал?
— Нет, одно место жил, торговал, белка стрелял тайга. — Он вдруг засмеялся, вспомнив
Картошка-огород сажал, морковка, как русский человек, кушал это… ну, пюре!
Он даже поднял палец от восхищения собственной памятью. Такое слово запомнил: пюре!
Я молчал, боясь раньше времени спугнуть воспоминания старого человека, и всецело положился на такт и опыт Шустова.
— Вкусное, видать, пюре, раз помнишь? — спросил директор.
— Хо, самый теперь по зубам для старик. — Он вдруг вздохнул. — Только мала картошка сажают, лень одолел народ, все рыба ловит. Учить некому, Зотов нет…
Сердце мое екнуло.
— Зотов? Кто такой Зотов? — спросил Шустов и подморгнул мне.
— Тут жил. Иваныч звали. Еще Корней жил, еще черный борода и молодой лючи, усы вот такой… Хорошо жил, огород делал, учил картошка сажать, потом плохой человек пришел, убил Зотов. — Он сделал паузу, вздохнул и добавил, ткнув пальцем за окно: — Там убил, фактория, на берегу речка…
— Ты сам видел, как убили Зотова? — тихо спросил директор.
— Сам, сам…
— Расскажи нам. За этим мы и звали тебя, Матвей Ведиктович.
— Ты Зотов знал? — спросил Шахурдин.
— Он знал, — директор показал на меня.
Старик хитро улыбнулся:
— Когда Зотов был, он вот такой ходил, — и показал рукой на полметра от пола.
— Бумага нашел, читал про Зотов, хочет знать все о нем… — Волнуясь, Шустов стал коверкать русскую речь, как Шахурдин, видимо считая, что ороч так лучше поймет.
— А-а, бумага! Зотов писал, сам видел. Где нашел?
— В фактории, в печке замурованы были. Оболенский Корней Петрович положил, а сам уехал.
— Да, да, уехал… — Старик задумался. — Корней совсем плохой был, плакать много, нервный такой. Весна пришла, Маша приехал, Корней зарыл ее тоже, сам уехал, куда — не знай.
Постепенно он рассказал нам все, что случилось на фактории после убийства Зотова.
…Зиму там провели плохо, не хватало продуктов. Орочи и якуты перестали ездить на факторию. Смерть Зотова, бой с бандой — все это скверно подействовало на местных охотников, очень суеверных и боявшихся человеческой крови. Они покинули факторию. Только Шахурдин все еще ездил к своему другу Корнею и снабжал мясом и рыбой.
Весной пришел катер с баржей. Приехали чекисты, а с ними и Мария Петровна. Она словно чувствовала плохое, оставила сына у Федосова и вернулась. О смерти мужа ей сказали еще на катере. Она не поверила, но смертельно побледнела и долго стояла у борта, все глядела на берег, ждала. Когда страшный смысл сказанного дошел наконец до ее сознания, Мария Петровна схватилась за голову, и не успели на катере оглянуться,
Она позволила себя увести, переодеть в сухое платье. Ночью разбудила Оболенского и попросила:
— Отведите меня к нему…
Мария Петровна села у могилы мужа и просидела до утра. Корней Петрович караулил ее издалека. Он тоже плакал всю ночь. А утром Зотова уже металась в бреду, вся горела. Катер немедленно пошел в Охотск за фельдшером. Он вернулся через три дня. Было уже поздно. Крупозное воспаление легких сделало свое дело.
Смерть она встретила спокойно. Перед кончиной отдала Оболенскому медальон, сказала:
— Это сыну.
Ее похоронили рядом с мужем. Корней Петрович вырыл в лесу черемуху и посадил у изголовья семейной могилы.
Сам он уехал с тем же катером.
Факторию закрыли и перенесли в другое место.
Вся эта печальная история происходила на глазах Шахурдина. Он рассказал нам далее, что летом приезжал Федосов, милиция. Они вели следствие, ловили бандитов, но так и не установили, кто убил Зотова.
Тайна осталась нераскрытой.
От директора я увел Шахурдина к себе, показал ему бумаги Зотова, медальон и прочел записку Оболенского. Он слушал, смотрел куда-то далеко-далеко мимо меня, горестно вздыхал, качал головой и молчал. Вспоминал, грустил.
Пора было ложиться спать. Время ушло далеко за полночь.
Матвей снял обувь, вылез из своей парки, расстегнул ремень. Тут я увидел, как он вынул из-за ремня и бросил на кучу одежды наган.
— У тебя револьвер есть? — удивился я.
Он через силу улыбнулся.
— Игрушка. С собой ношу. Такой ржавый, даже милиция не взял. Начальник сказал: «Носи, старик, забавляй».
— Можно посмотреть? .
— Смотри, пустой штука, она не стреляй. Я взял наган в руки. Действительно, то был очень старый, сильно заржавленный, весь почерневший наган. Спусковой механизм уже не действовал, одна деревянная щечка еле держалась. В барабане заклинились две пустые гильзы, остальные пять отверстий были свободны. На железной дужке рукоятки я разобрал полустертый знак: в полукружье буквы «С» стояли «А» и «Р». Знак был выбит точками. Вероятно, инициалы владельца.
— Откуда он у тебя? — спросил я, смутно чувствуя, что эта штука тоже как-то связана с прошлым.
— Начальник фактории дал, вот фамилий не помню. Наган валялся тайга, я подобрал около Зотов, увидел, принес фактория, сказал: «На, бери». Он взял, вынул патрон, а револьвер подарил. Однако и без патрон хороший штука. Встретил тайга плохой человек с длинный ножик, вынул наган, сказал: «Стой!», он рука вверх, ножик бросал, вперед меня ходил, боялся…
— Зотова убили из этого нагана, как ты думаешь?