За линией Габерландта

Пальман Вячеслав Иванович

Уже решившись, Савелий опять насторожился. А вдруг выманить хотят? Только покажи. Отберут, и все. Семеро. Еще и стукнут, чтобы помалкивал.

Он закрыл глаза, но сон не шел. Жучка подползла, тревожно озираясь, посмотрела печальными глазами, прижалась мордочкой к руке, предупреждала.

— Ну, чего ты, глупая? — сказал он одними губами. — Обойдется. Видишь, спят. Добрые люди.

Под утро Савелий осторожно поднялся, пошел к ручью, умылся, сделал большой крюк возле шалаша и, озираясь, быстро разгреб землю над тайником.

Холодный влажный мешочек тяжело лег в карман, оттянул штанину. Он опять обошел шалаш стороной, посидел у реки. Сердце билось тревожно. Гости спали. Когда совсем было собрался идти к костру, чтобы готовить чай, круглолицый вдруг бесшумно встал и пошел к нему.

Савелий приветливо улыбнулся, посмотрел в лицо гостю. Начальник, казалось, и не спал вовсе — глаза его блестели. Он быстро, одним взглядом ощупал всю фигуру старателя. Взгляд остановился на кармане.

— Достали? — сказал он. — Вот и хорошо.

— Чего? — переспросил пойманный врасплох Савелий.

— Я говорю о золоте. Покажите.

Каюк отвернулся, будто не расслышал.

— Не стесняйтесь. Доставайте, пока остальные спят.

Оглянувшись, Савелий сунул руку в карман. Круглолицый взял мешочек, взвесил на руке. Потом быстро расстелил на земле тряпку и высыпал золото.

Каюк беспокойно заерзал.

— Скорее, — прошептал он.

— Я должен смотреть, — спокойно ответил круглолицый и поворошил пальцами золото. — Вот теперь вижу — чистое, хорошее. Сколько?

— Двести, — хрипло сказал Савелий.

Холодные глаза начальника впились ему в лицо.

— Я цену знаю, — твердо произнес круглолицый. — Не надо хитрить. Сто тридцать. Ну?..

Савелий понял, что попался. Не согласись он, неизвестно, получит ли и эти сто тридцать. Отберут, и все. В отчаянии он махнул рукой, губы его жалко задрожали. Попался. Но выхода уже не было.

Начальник спокойно, до единой крупинки ссыпал золото в мешочек, туго завязал его, еще подержал в руке, ощущая приятную тяжесть, и только после этого положил мешочек в широкий карман куртки. Посидев минуту в раздумье, он полез за деньгами. «Господи, до чего же медленно считает! — думал Савелий, неотрывно следя за маленькими чистыми пальцами торговца. — Скорее ты, черт!» — понукал он в душе круглолицего, но не выговорил ни слова. Во рту пересохло, язык прилип.

— Возьмите, — сказал тот наконец и протянул деньги.

Савелий трясущимися руками пересчитал червонцы. Точно. Сто тридцать. Скомкал пачку, сунул за пазуху. Попросил жалобно:

— Может, прибавите десятку, хозяин?

— Вы и так богаты, Савелий. У вас еще от первой продажи деньги должны быть. Жадность — нехорошая черта, она добра человеку не принесет. Идемте пить чай, день начался. И — ни слова, поняли?

Пили молча, как всегда перед расставанием. После чая гости и в самом деле стали собираться.

— Уходите? — с надеждой спросил Савелий. Он дрожал всем телом, боялся.

—

А ты не рад? — огрызнулся высокий. Он почему-то все время был не в духе.

— Я-то что… По мне, хоть месяц гостюйте. Так что вы как хотите, а я пойду оленей своих поищу в тайге.

Он собрался было уходить, но круглолицый сказал:

— Это невежливо, Савелий. Уйдем — тогда поищете.

Посидите с нами. Не часто тут гости бывают.

— Что ж, я могу. — Савелий сел, положил ружье на

колени. Чай пить он не мог, волновался. За рубахой хрустели, жгли тело деньги. Ах, убежать бы сейчас!..

Отойдя в сторону, круглолицый вполголоса сказал высокому:

— Золото у меня. Фунта четыре или около этого.

— За деньги отдал?

— Конечно. Они у него. Если упустишь с глаз, сейчас же спрячет. Или удерет. Учти.

— Не упустим, — сказал Кин и пошел к своим приятелям.

Через полчаса гости кончили сборы.

— Счастливо оставаться, старатель, — не без издевки сказал начальник. — Спасибо за огонек. Желаем удачи.

— Доброго пути, начальник, и всем вам, — ответил Савелий. В глазах у него билась несказанная радость.

Уходят! Скатертью дорога!

Гости скрылись за кустами. Он постоял, посмотрел им вслед и, повернувшись, бегом кинулся вверх по ручью. От греха подальше… Жучка весело помчалась за хозяином. «Отсижусь день в лесу, а там видно будет, — думал Каюк, продираясь сквозь кусты. — Может, вовсе уйти отсюда придется. Вот удача-то, осподи!»

Он выбрал скалу, забрался на нее и осторожно поглядел поверх леса на долину. Окутанная голубым дымом, дремала в безветрии тайга, лиственницы нежились под солнцем, испуская острый аромат скипидара. Ни звука не раздавалось вокруг. Семеро окунулись в тайгу и сразу пропали. Тишина. Благость лесная.

Не слезая со скалы, Савелий еще раз пересчитал деньги. Хрустящие червонцы внесли успокоение в его смятенную душу. Он хитро улыбался. Сто тридцать — тоже денежки. В золотой кассе ему дали бы не больше ста. С выручкой вас, Савелий Иванович!

В это мгновение снизу, из леса, стукнул сухой винтовочный выстрел. Савелия обожгло, он ухватился за бок и закинул назад голову. Падая со скалы, старатель еще успел увидеть голубовато-блеклое небо и вершину ярко-зеленой лиственницы. Вершина мелькнула в глазах справа налево, и все погасло — и небо, и зелень.

Обшаривали тело деловито, не спеша.

— Тут все деньги? — спросил Кин у другого, черноволосого мужчины, перепоясанного патронными лентами.

— Так точно. Документы вот еще. Взять?

— Не надо. Оттащите его в лощину, прикройте ветками. Где-то у него здесь олени, их забрать надо.

Никамура и остальные семеновцы ждали неподалеку, курили. Они слышали выстрел, потом увидели людей. Кин шел впереди с ружьем Савелия. Сзади двое вели за поводки оленей. На вьюках лежала поклажа.