За любовь, которой больше нет
Шрифт:
– Слушай...э..как тебя звать?
– Зак. Захарий Джексон .
– Короче, Зак, ты хочешь играть в футбол ?
– Да.
– Так вот, ради этого приходится многим жертвовать. Сейчас ты должен позаботится о том, чтобы пройти отбор и сделать все для того, чтобы я не пожалел, что потратил целый час на твою тощую задницу. Поэтому никаких «сестер», сигарет и телодвижений в духе «я сам себе хозяин». Как только ты покажешь что-то и начнешь приносить доход, тогда пожалуйста делай, что хочется, если, опять же, сможешь совмещать это с карьерой. А если собираешься вместо футбола играть мать Терезу, тогда не испытывай мое терпение.
Я знаю, что это было жестоко ставить паренька перед таким выбором и, возможно, я искушал его, заставлял отступить от каких-то моральных принципов по отношению к сестре или кем она ему там приходилась. Но я не Санта, чтобы
– Сколько тебе лет, Зак?
– Пятнадцать.
Отлично! Есть еще год, чтобы научить его играть профессионально и поработать над техникой, в шестнадцать, я уверен, этот парнишка проявит себя, а в семнадцать он уже будет в основном составе МЮ, и не просто будет, такой талантище – это особый уровень.
– Ну, так что, Зак?
– Думаю, я справлюсь.
Не знаю, как там решился вопрос с его сестрой, я никогда его не спрашивал, поскольку мне это было не интересно, но что касается возложенных мною на него надежд, то он справился, показал себя. Мальчишке прочили большое будущее и думаю, не зря. Я же переживал за него, как за Мэтта, хоть ничем старался не показывать этого, но Зак словно чувствовал особое расположение с моей стороны. Он не был навязчивым, но иногда все же брал на себя смелость и набирал мой номер. Обычно я был рад, но сейчас все никак не мог понять какого хрена, мое юное дарование названивает мне с утра пораньше.
– В чем дело, Зак?
– уже более спокойнее спросил я.
– Да я тут вспомнил, что вы звали меня на скачки, ну и подумал, что неплохо бы сгонять в Суррей, да и вам не мешало бы развеяться. – замялся парень. Я только сейчас вспомнил про «Эпсом Дерби» - топовую скачку в Англии. Два года назад я обзавелся несколькими арабскими скакунами, и сегодня один из них будет впервые участвовать в гонке трехлеток. Осознание данного факта отозвалось болью в душе и в то же время пустотой. Лошади – были моим подарком Мэтту, который в них души не чаял и давно мечтал о собственном скакуне. Я же не видел причин по которым должен был отказать ему в этом. Поэтому нанял жокеев, тренеров, построил конюшню для животных и началась подготовка к первым скачкам наших питомцев, Метти заразил меня своим энтузиазмом и мы вместе с нетерпением ждали этих скачек. Сегодня настал этот день, и я еще острее ощутил потерю сына. Без него все это казалось бессмысленным и ненужным. Вновь все заныло от потери и такой холод разлился по венам, словно мне впрыснули жидкий азот, что хотелось орать от боли, но я продолжал лежать, сжимая до треска телефон и закусывая щеку изнутри – мой прием детства, чтобы не зареветь и тем самым не показать, что я сопливы нытик, хотя сейчас я просто пытался сохранить контроль, потому что я слишком близко подошел к эмоциональному краю, переступив через который вряд ли смогу не сойти с ума.
– Эй, Босс, вы еще там? – озадаченно спросил Зак, я вздрогнул и попытался хоть что-то ответить, но с первой попытки не получилось выдавить из себя ни звука, пока я не прокашлялся, возвращая себе самообладания, душа в себе любое проявление горя и боли. Может, быть скоро и сорвет кран , но только не сейчас. Оплакивать сына я буду только в одиночестве.
– Через час жду тебя у себя, полетим на вертолете, иначе простоим в пробке часа три.
– О, класс!
– И оденься консервативнее, там будет королева. – Предупредил я мальчишку, зная его любовь к экспериментам со своим гардеробом. Нет, выглядел он, конечно, довольно стильно, что не говори, но у паренька оказалась недурная фантазия и вкус. И все же появиться на Эпсоме желательно в чем-нибудь не столь эпатажном.
– Не волнуйтесь, она умрет уж точно не от шока, скорее от разбитого сердца. – заявил этот нахал, позабавив меня.
– Таких как ты, эта дамочка разделывает под орех, так что прибереги свою очаровательную улыбочку для более молодых особ.
– хохотнул я, окончательно приходя в себя , а после добавил - Ладно, хватит трепаться . Жду тебя через час.
Нажав отбой, я медленно поднялся, боясь, что моя голова не выдержит перехода в вертикальное положение. Преодолевая легкую тошноту, затолкал себя в душ и минут пятнадцать взбадривал холодной водой. Я старался ни о чем не думать, особенно о вчерашней ночи, потому что меня определенно захлестнула очередная гамма эмоций, а это было похлеще гребанного похмелья, которое после бокала Грин Спота исчезло словно по мановению палочки, настроение немного поднялось. Через полчаса я упаковал себя в костюм от Бриони и был готов к поездке, оставалось только дождаться Зака, но это ожидание было для меня подобно аду. Мозг понемногу начинал свою работу,
– В чем дело, Белла? – спросил я, как только мы сели напротив друг друга. Она не нервничала как раньше, когда хотела поговорить о чем-то серьезном, она смотрела на меня ничего не выражающим взглядом и таким же голосом начала говорить.
– Знаешь Маркус, я молчала, когда ты отдалился от нас, ради «дорогой супруги». Молчала, когда ты рычал на всех, стоило только приблизиться к ней после смерти Мэтти. Я даже промолчала, когда ты обозлился на мать, хотя видит Бог, я ненавижу тебя за эту жестокость, но я еще скажу по этому поводу. И наверно я бы молчала дальше, потому что как мать, я могу понять Анну и я многое, как и ты, могу простить ей, учитывая прошлое, но сегодня...Сегодня она приехала в этот отель с мужчиной, и когда я увидела ее с ним... Я вспомнила маму, которая пролежала несколько недель, ожидая, что ей позвонит сын. Она ждала и ждала, но так и не дождалась ...
У меня защемило в груди, кровь отхлынула от лица, горло перехватило, и очередная порция боли разлилась по венам. Когда тебе причиняют боль – это не так страшно. Когда ты причиняешь боль самым дорогим тебе людям – вот это самая настоящая мука, и хочется выплеснуть яд, разорвать обидчика, но как это сделать, если он – это ты сам?! Боль, возведенная в квадрат рвет на части и от нее нет спасения, от себя ведь не убежишь.
– В тот момент я так разозлилась. Ты помнишь, как мама отпрашивалась с работы, чтобы успеть на каждый твой матч? И ведь ни одного не пропустила. Всегда с тобой была, лишь бы только ты не был без поддержки. Помнишь, она устроилась на третью работу, чтобы одевать нас чуть лучше, после того, как ты подрался с мальчишками, которые над тобой смеялись. Помнишь, как она ночью засыпая, стирала твою форму, когда сломалась стиральная машина. Даже бросила того симпатичного мужчину, стоило тебе недовольно на него взглянуть, а ведь она была молодой красивой женщиной. Все ради нас... похоронила свою жизнь, ради нас.
Я молчал, да и что я мог сказать, я задыхался от стыда, все ныло, нет, ревело во мне от адского ощущения. Белла знала, что режет меня без ножа, знала, что бьет по одному из самых больных мест, потому что да, все это я помнил, ни на секунду не забывал. И скажу больше. Долгое время я думал, что отец был для меня стимулом к высоким результатам, но однажды я понял, что стимулом всегда являлась мама. Я всегда помнил, как она просыпалась на рассвете, чтобы успеть приготовить мне чертову кашу на завтрак, дабы обеспечить подобие спортивного питание. Еще до того, как мы проснемся, она убегала на работу и только к ночи, когда мы уже ложились спать, она возвращалась домой, но мы никогда не засыпали, пока хотя бы не скажем ей "привет". Мы ужасно скучали по ней и она по нам тоже. Мама была удивительной женщиной, не смотря на беспросветную нищету, усталость и невыносимый груз ответственности, она не была озлобленной. Приходя, она с улыбкой падала на мою кровать, в которую тут же залезали мои сестры, она обнимала нас, спрашивая, как прошел день. Помню, как мы тараторили наперебой, пытаясь завладеть ее вниманием, но она никого не обделяла, хотя мне, конечно, доставалось больше тепла, как самому младшему ребенку, да и просто потому что я был мальчиком, как две капли воды, похожим на своего отца. Но сестер это не обижало, они и сами были словно мои мамы, особенно Белла , Мари же всегда была строгой и скупой на ласку, но, пожалуй, она была более ответственной . Такая у нас была команда: я и мои девчонки. У нас не было совместных обедов по воскресениям или каких-то жестов в стиле «я держу тебя за руку». Нет, у нас были только вот эти ночные посиделки на моей кровати, да редкие дни, когда мама брала выходной. Мы были замкнуты, немногословны, редко давали волю чувствам, но каждый из нас знал, что любим, и что у него есть крепкая семья. Именно мама, вкалывающая, как ломовая лошадь, чтобы обеспечить нас всем необходимым, мотивировала меня рвать связки на тренировках, чтобы ей больше никогда не приходилось работать. Мне хотелось сделать так, чтобы она была счастлива, хотелось восполнить ей годы недосыпания, усталости, слез и страха. Да, меня унижали на тренировках, и это тоже стимулировало, хотелось показать, что я не ущербный, что я лучше. Но при постоянном давлении человек все же ломается, и я бы сломался, но приходя домой и видя, как мать засыпает над моей футболкой, которую я забыл сам постирать, я понимал, что не имею права сдаться, уже просто потому что не сдается мать.