За любовь не судят
Шрифт:
Снова замолчали. Начал подкрадываться сон. Первым нарушил молчание Сабит:
— Остап, а меня можно принять в партию?
— Конечно. Парень ты правильный. Это мне теперь в партию дорога закрыта...
Коротка весенняя ночь. Вот уже небо посерело, мелкие звездочки погасли. Скрипнула дверь, и на крыльце появилась костлявая фигура Шевченко. С трудом переставляя ноги, он приблизился к навесу.
— Не спите, хлопцы?
— А вы, дедуся, чего подхватились в такую рань? — спросил в свою очередь Остап.
— Сколько того сну мне надо? Маленькую жменьку — и довольно... Ну, нету, значит, тех басурманов?
Словно в ответ на его слова неподалеку остановилась машина.
Прислушались.
— Пойду я, — тихо сказал Шевченко.
И побрел. Перед ним появились двое. Поравнялись.
— Чего шатаешься, старый? — спросил один.
— Не спится. Вышел вот...
— Давай топай в хату. Да живо.
Голос вроде знакомый.
— Вай, это Сажа! Вот туримтай! — прошептал Сабит.
Пришедшие подошли к куче хвороста. Стали раскидывать. Остап толкнул Сабита, и они поднялись.
— Стой, кто идет? — с тревогой в голосе спросил тот же голос.
— Свои, Сажа, — ответил Белошапка.
— Что? Откуда вы тут взялись?
— Пришли к дедусе в гости, да и засиделись. А вот вас кто сюда пригласил? — спросил Остап.
Наступило молчание.
— Ну, коли так, бывайте, — сказал Сажа, — но знайте, на всякий случай: мы эту встречу попомним.
— Мы тоже не забудем, — ответил Остап. — Кстати, вы с машиной... Так захватите двигатель.
— Какой еще двигатель? — разыграл удивление Сажа.
— Тот, за которым приехали. Что с компрессора сняли...
— Ничего не знаем мы... первый раз слышим...
— Возьмите лучше да отвезите туда, откуда взяли!
— Заткни глотку! — крикнул тот, что прибыл с Сажей.— Не то перо получишь!
— Оставь, — примирительно протянул Сажа. — Такое без свидетелей делают. Посмотрим — может, твое перо еще и пригодится... Бывайте! Для вас лучше будет, если мы тут вроде и не виделись.
Они ушли.
— Эх, жалко, — сказал Сабит, — номер машина надо было записать.
Остап долго молчал. Потом произнес:
— Может, ребята одумаются? Как по-твоему?..
Елизавету Максимовну опять разбудили взрывы. Уже два дня, как переехали в общежитие, но она все никак не может привыкнуть к ним. Да и гремят они что-то слишком часто — на заре и поздно вечером.
Сергей Сергеевич тоже подскочил с кровати.
— Поспал бы еще, сыночек, — сказала Елизавета Максимовна. Для нее он до сих пор оставался маленьким Сережей, и ей частенько хотелось, как прежде, подойти, обнять и поцеловать его.
— Сынок, а зачем так часто громыхают там у вас? Разве нельзя, чтобы днем?
— Нельзя, мама, никак нельзя.
Сергей Сергеевич подошел к кровати Иринки. Она сладко спала. Даже взрывы не могли нарушить утренний сон ребенка. Он поправил сползшее одеяло на дочке и залюбовался ею. Вое говорят, что похожа на него. Но нет, не совсем. Слишком нежные черты. Разве что глаза... У Клавы были голубые, а у дочки такие, как у него, — черные.
Мать наскоро приготовила деруны — любимую еду сына. К ним он привык с детства. Дерунами мама называет картофельные оладьи. Правда, готовит их по-особенному: сырой картофель натирает на терке, выжимает, затем добавляет немного муки — и сразу же на сковородку. Вкусно получается, особенно если жарить на сливочном масле! На подсолнечном тоже хорошо. Есть их можно без хлеба.
Иногда Сергей Сергеевич просит испечь ему пирогов с сыром. Таких, какие когда-то мама на всю семью готовила.
— Что за человек работает в вашем буфете? — спросила мать.
— Максим Капля. А что?
— Кажется мне, видела я его где-то? Но никак не припомню где. Не нравится он мне. Всегда подвыпивший. Невежливый, грязный. Зачем такого держите? Почему бы женщину в буфет не назначить?
— Что это он дался вам, мама?
— Ну, не надо о нем, так не надо. Только нехороший он человек, глаза все время бегают... Слышала я, что ты зря человека не обидишь, но пьяницам и бездельникам спуска не даешь... Молодец!.. А вчера какая-то женщина рассказывала в буфете, как хулиганы насмеялись над тобой — в фуражку каши положили. Неужто правда?
— Правда, мама. К сожалению, правда.
— Зачем же хулиганов держишь у себя? Гони их, сынок!
— Троих выгнал... Других воспитывать нужно... Гнать — проще всего...
— Как ты их воспитаешь, если они способны на такое... Кашу и в фуражку. И вообще ты с ними поосторожней... Да не торопись ты, хоть чай допей. Успеешь на свой комбинат. Твой отец тоже здесь работал. Но был поспокойнее тебя...
Все окна в кабинете директора были широко распахнуты. Приятная утренняя прохлада заполняла комнату. Пахло дождем, что прошел с вечера. Четверо дружков стояли молча. Немного впереди других с независимым, вызывающим видом — Лисяк. Чуб над самым глазом опустился, на губах ехидная улыбка. За ним Роман Сажа — жилистый, краснощекий.
Григоренко еще раз прочитал докладную, написанную Остапом и Сабитом, внимательно посмотрел на вызванных и спросил:
— Довольны ли жизнью?
— В восторге, товарищ директор, — ответил Лисяк, подмигнув дружкам.
Григоренко усмехнулся, не отводя взгляда от Лисяка.
— Продолжайте. Может, что-нибудь у нас не так?
Роман Сажа кашлянул в кулак.
— Все бы хорошо. Вот только зарабатываем мы не того... Не хватает, если регулярно причащаться...
— Понятно. Поэтому вы по ночам подрабатываете, не так ли?.. Или, может быть, с гулянки ехали да возле старика Шевченко остановились водички попить. Так?