За любовь не судят
Шрифт:
— Заходите! — крикнул Григоренко и удивился: на пороге стояла Люба. Она всегда заходила без стука, а на этот раз постучала. Странно. Наверно, случилось что-то особенное.
— Сергей Сергеевич, я прошу принять посетителя.
— Что, опять какой-нибудь «толкач»? Не коробкой ли конфет прокладывает он себе путь? Ох, не верьте, Любочка, «толкачам».
Люба покраснела и уточнила:
— Прошу от комсомольской организации.
— Ну, пускай заходит.
«Толкачей» Григоренко недолюбливал. Иной приходит, начинает упрашивать, чтобы вне очереди отгрузили щебень, а проверишь — щебень давно уже отправлен. Отметит «толкач» командировку и уезжает. Каждый из них старается урвать продукции побольше, доказывает, что их стройка самая главная, что за ней сам министр следит... а без щебня все стоит на месте. Методы выколачивания нарядов хорошо известны Григоренко.
В кабинет вошел молодой человек. На пиджаке комсомольский значок. Рядом с ним стояла Люба. Паренек чем-то сразу понравился Григоренко.
— Сергей Сергеевич, я — из Комсомольска-на-Днепре. Горнообогатительный комбинат строим. Меня комсомольский штаб командировал. У нас наряд на триста кубов щебня. А нам тысячу надо. Иначе строительство остановится...
— Но, дорогой товарищ...
— Лучина.
— Товарищ Лучина, еще никто от щебня не отказывался, и излишков у нас нет. Всем строительствам нужен щебень. Подумайте сами — я отгружу вашей стройке тысячу кубов. Значит, кому-то недодам семьсот кубов. Что скажут те? Применят санкции. Вы тоже применили бы. Правда?
Паренек помолчал. Впрочем, откуда ему знать. Он не снабженец, а член комсомольского штаба.
— Но нам ведь щебень очень нужен... Стройка остановится, — повторил упрямо и покраснел.
Юноша все больше нравился Григоренко. И он подумал, что на такое дело, как «выбивать» щебень, следовало бы послать кого-нибудь поопытней, а не такого стеснительного. Однако комсомольцам надо как-то помочь. Жаль, что на их комбинате они не очень активные. Нужно их растормошить.
— Вот что, молодой человек, триста кубометров отгрузим немедленно. Когда перевыполним план — дадим остальное. Договорились?
— Спасибо, — засиял паренек и с благодарностью посмотрел на Любу. Очевидно, у них был какой-то предварительный разговор.
— Вас, Люба, прошу проследить.
— Хорошо, — Люба потянула Лучину за рукав, мол, пора идти, а то еще скажет начальству чего лишнего.
Едва успели они выйти, как в приоткрытых дверях появилась седая голова.
— Можно? — спросил старик.
— Заходите, Тимофей Иванович. Заходите, пожалуйста.
Хотя на улице было тепло, Шевченко был в ватнике. Наверное, солнцу нужно светить еще жарче, чтобы согреть стариковские косточки.
Григоренко вышел навстречу, взял посетителя под руку и посадил у стола.
— Я опять к тебе, директор...
— Неужели еще не отремонтировали крышу?
— Отремонтировали. Теперь и не капнет. Хорошо сделали. Премного благодарен.
Старик помолчал и какое-то время сидел неподвижно, прикрыв глаза. Потом внимательно посмотрел на Григоренко:
— Скажи, директор... а тебя, случаем, не Сергеем зовут?
— Да, Сергеем.
— Отца твоего тоже Сергеем звали?
— Да.
— А я все думал — ты это или не ты? Я тебя вот таким мальчонком помню. Вместе с твоим отцом работали мы на этом карьере еще до войны. Потом...
— Что потом, дедуся?
— Потом эти каты... да ты же знаешь...
В кабинете наступила тишина... Наконец Шевченко вздохнул и сказал:
— Пришел я вот почему: сегодня ночью слышу — собаки заливаются. Думаю — с чего бы это? Хотел было выйти поглядеть, да суставы у меня скрутило! Уж так скрутило, что и двинуться не мог. Поутру пошел в угол двора — хворост у меня там сложенный. Ан глядь — с места стронуто. Разгреб я немножко. Что-то железное. Отбросил хворосту еще чуток, гляжу — а там вроде мотор какой-то. Ты слышишь?
— Слушаю, слушаю.
— Ну вот, и решил я прийти к тебе. Сперва хотел в милицию податься, а потом думаю: пойду к Григоренко. Не с комбината ли стянули?
— Да, дедусь, у нас украли.
Старик покачал головой:
— Ишь, подлецы какие, сами у себя крадут.
— Никому пока об этом не говорите, Тимофей Иванович. Мы вашу услугу не забудем. Может, что вам нужно?
— Да нет. Все у меня имеется. Пойду я, а то далече, пока доплетусь... Ох! Болят мои косточки, болят...
— Мотор тот пускай полежит. Не трогайте его с места, пожалуйста, и прошу вас еще раз — никому не говорите.
Григоренко вызвал Любу и велел ей отвезти Шевченко домой на машине.
Через полчаса Люба вернулась.
— Все сделано. Дедушку отвезли... Сергей Сергеевич, у меня к вам просьба.
— Слушаю вас. Люба.
— От комсомольского бюро просьба. Разрешите нам в выходной день на одной линии щебень дробить для комсомольской стройки, — она покраснела, опустила глаза.
Григоренко одобрительно кивнул головой:
— Хорошее дело начинаете. Хорошее! Конечно, позволяю. Только чтобы все ознакомились с правилами техники безопасности и строго их соблюдали.
— На заводе семь наших комсомольцев работают. Мы у них подручными будем. Вот если бы нам экскаватор еще дали.
— Выделим и экскаватор. Но вы сами договоритесь с кем-либо из машинистов. Среди них, по-моему, комсомольцев нет.
Григоренко с любопытством посмотрел на Любу и подумал, что и у них на комбинате есть хорошие комсомольцы. Надо только умело направить их энергию. И цель поставить конкретную. Тогда молодежь себя проявит.
— Спасибо вам, Сергей Сергеевич, — Люба одарила его теплым взглядом слегка раскосых глаз.
— А чем это пленил вас тот паренек, со стройки? — не без иронии спросил Григоренко. Ему хотелось, чтобы Люба еще немного побыла в кабинете.
— Вовсе не пленил, — насупившись, ответила она.— Щебень им очень нужен!
Возле самых дверей директор столкнулся с Пентецким.
— Я к вам, Сергей Сергеевич.