За любовь не судят
Шрифт:
— Как будем подрывать? — спросил Лисяк. — На месте или, может, вывезем, а?
— На месте, — решил Белошапка. — Вывозить — времени много уйдет. И опаснее.
Лисяк принял серьезный вид и не терпящим возражения тоном произнес:
— Нужно подготовиться. Придем в обед. Не раньше. А тут пока пяток ступеней в стене выдолбите!
Белошапка приказал, чтобы к обеду все работы на строительстве прекратили, будут взрывать бомбы!
Но вот закончился обеденный перерыв, прошло еще полчаса, но у траншеи так никто и не появился. Остап стал волноваться. «На стройке все работы остановлены. А этого Лисяка все нет. Что, если он не придет? Переносить взрыв на завтра? Нет, никак нельзя! Каждый час дорог. Если сорвется график, никто не будет считаться ни с какими причинами. Ну где же Лисяк?..» Чтобы выяснить наконец, в чем дело, Белошапка послал к Прищепе Самохвала, приказав ему во что бы то ни стало привести подрывников.
Спустя полчаса тот вернулся вместе с Лисяком.
— А где же второй? — спросил Остап.
— Заболел. Он на желудок слаб. Как только дело доходит до снарядов, у него сразу начинается... — загоготал Лисяк.
— Зачем два патрона принес? — удивился Белошапка.
— Не знаешь? Эх, начальник! А ну как один откажет?
— Такого не бывает.
— Всякое бывает, — многозначительно заметил Лисяк, взглянув на Самохвала.
Подошли к траншее.
— Начинайте. Да поторапливайтесь, вся работа стоит.
Лисяк иронически посмотрел на Белошапку:
— Не подгоняй, начальник. Не люблю, когда надо мной кнутом щелкают. Вот выкурю сигарету, тогда и полезу к фрицевским «теляткам».
Не торопясь Лисяк прикурил сигарету, пустил в сторону Остапа кольца дыма и проводил их взглядом. Кольца, растворяясь, медленно плыли в воздухе. Белошапка понимал, что Лисяк нарочно тянет время, но ничего не мог поделать.
— Знаешь, начальник, как бегают мурашки по спине, когда сидишь верхом на таких вот «телятках», пролежавших в земле почти тридцать лет? Так что ты потерпи. Может, Лисяк выкуривает сейчас последнюю свою сигарету. Ты представь себе это!..
— Хватит. Надоела твоя болтовня.
— Перед смертью каждому хочется вволю наговориться.
— Почему перед смертью? — спросил Самохвал.
— Ты помалкивай. Жаль, некогда мне, а то прочитал бы я тебе лекцию о том, как ведут себя снаряды, что пролежали так долго в земле.
Вдоволь накрасовавшись, Лисяк стал осторожно спускаться в траншею. Склонившись над ее краем, Белошапка с Самохвалом видели, как он приладил взрывной патрон, подсунув его под бомбу, достал коробок специальных, не гаснущих на ветру спичек.
— Зачем там поджигать хочешь, отсюда нужно. Шнура хватит! — крикнул Остап.
— Не учи, начальник! — буркнул Лисяк и, чиркнув спичкой, поднес ее к бикфордову шнуру.
С шипением вырвался длинный тоненький жгутик искр и быстро скрылся, словно в тоннеле, внутри шнура. Отмечая быстрый бег огня, сквозь оплетку пробивался белый дымок.
— Руку, живо! — выдохнул Лисяк и, поставив ногу на нижний уступ, другой оттолкнулся от дна траншеи. Но со второй ступеньки нога соскользнула...
Самохвал успел схватить Лисяка за кисть правой руки, а удержать не смог, едва не свалившись вниз, следом за ним. Падая, Лисяк ударился головой о верхний край траншеи и рухнул вниз.
— Лисяк, режь шнур!
— Скорей режь шнур!
Ответа не было. Лисяк лежал неподвижно, видимо потерял сознание. А белый дымок над оплеткой, то вырываясь фонтанчиками, то пропадая, неумолимо приближался к бомбам.
— Бежим! — завопил Самохвал. — Сейчас рванет!
— Ты что?! — крикнул на него Остап и прыгнул вниз.
Удар!.. Нестерпимая боль пронизала ногу. По телу растеклась слабость. Напрягая последние силы, Остап дотянулся до патрона, вытащил его из-под бомбы и, отвернув лицо, рванул шнур из патрона...
И сразу же будто ударили во все колокола мира... Куда-то провалилась земля... Все пошло кувырком!..
Самохвал добежал до бетонной стены, упал, ожидая взрыва. Но его все не было... Самохвал поднялся и, пошатываясь, побежал к домику прораба, набрал номер «скорой помощи».
Когда прибыли врачи, рабочие уже подняли из траншеи Лисяка и Белошапку.
Узнав от Прищепы о случившейся трагедии, Зоя тут же бросилась к тому страшному месту. Бежала, не чувствуя земли под ногами...
Самохвал, в который раз, рассказывал о несчастье.
Услышав, что Остапа и Лисяка в бессознательном состоянии отвезли в больницу, Зоя кинулась к директору. Всхлипывая и часто дыша, она вбежала в кабинет. Григоренко подал ей стакан воды. Отпив глоток, еле переводя дыхание, Зоя проговорила:
— Прошу... очень прошу вас, дайте мне машину... Я должна быть возле него... Сергей Сергеевич, поймите, я должна!..
Григоренко попытался ее успокоить, все еще не понимая, отчего эта молодая женщина, жена Комашко, так взволнована...
Войдя в больницу, Зоя вытерла платочком слезы.
— Только не плакать!.. Только не плакать!.. — шептали ее дрожащие губы.
А коридор длинный, длинный. Казалось, ему нет конца. Но вот табличка: «Главный врач», Зоя постучала.
— Войдите!
За столом сидела пожилая женщина и что-то лизала. Потом подняла глаза, устало посмотрела на посетительницу.
— Это вы, Зоя? Прошу, садитесь. Я сейчас.
Некоторое время она продолжала писать. Наконец, закончив, отодвинула от себя бумаги.
— Я вас слушаю.
— Скажите, в каком он состоянии?
— Кто?
— Белошапка. Прораб комбината. Его только что привезли...
— Сейчас он в хирургическом отделении.
— Будет операция?