За любовь не судят
Шрифт:
— Таким я и вижу тебя... Ой, Остап, ты ничего не знаешь... Теперь я живу одна. Нашли мне комнату. Когда сажусь завтракать, ставлю два стула. Один — твой! Эх, скорее бы тебя выписали!.. А пока — давай помогу...
Остап сделал два шага к окну и пошатнулся. Перед глазами завертелись зеленые круги. Еле добрался до кровати.
— Тебе плохо, Остап? Отдохни, милый...
Он послушно сел на кровать. И стал смотреть через распахнутое окно на позолоченный осенью сад. Зоя примостилась рядом.
— Сегодня впервые была на работе. Знаешь, кто меня встретил и удивил?.. Лисяк. Подошел
— Я полежу немного, Зоя. Извини, мне что-то тяжко.
— Я помогу тебе... Вот так! — Ее руки осторожно и нежно помогли Остапу лечь.
— Можно спросить тебя? — немного погодя прошептал Остап.
— Тебе все можно...
— Что говорит Комашко?
Зоя наклонила голову. Щеки ее побледнели. Задрожали пальцы.
— Может, лучше не рассказывать об этом?
— Надо. Я должен все знать.
— Приходил ко мне с бутылкой вина. Сел у стола и начал: «Давай выпьем и помиримся. К чему нам эта ссора? Я все забуду, все тебе прощу». Я, как могла спокойно, ответила, чтобы он уходил от меня и никогда больше не появлялся. Сказала, что не люблю его и никогда не любила, потому что сердцем всегда была с тобою, Остап.
Зоя замолчала, стала смотреть, как за окном ветер раскачивает развесистый ясень.
— Он ушел?
— Нет. Выпил сам все вино, а потом сказал такое, от чего я до сих пор не могу прийти в себя. Он признался, что тоже никогда не любил меня и сейчас просит вернуться, чтобы избежать скандала. Меня взял только для того, чтобы иметь красивую жену... Женился, а у самого была любовница...
— Неужели это правда, Зоя?
— Похоже на правду. Я не стала допытываться, кто она. И это, наверно, его обозлило. Он начал ругаться. Тогда я ему сказала, что он может продолжать свои ухаживания и дальше. Что он мне не нужен. Одно потребовала от него — развод. И он согласился. Знаешь, как меня это обрадовало! Так что, Остап, скоро я буду свободной!..
Зоя ушла. На тумбочке у кровати Остапа оставила принесенные ею свежие астры.
Вечером к Белошапке пришел Лисяк. Ему как-то удалось уговорить дежурного врача, чтобы пропустили.
— Привет и лучшие пожелания, — произнес он с порога. — Как самочувствие?
— Все хорошо. А как ты?
— На бюллетене. Рекомендуют легкие прогулки и чтоб во рту не было ни капли божьей росы.
— Выдерживаешь?
— Трудно, но пока держусь.
Помолчали. Разговор не получался. Затянувшуюся паузу нарушил Лисяк.
— Знаешь, — проговорил он, не поднимая глаз на Остапа, — а ведь мы хотели ликвидировать тебя... Только не в этот раз...
— Откуда я мог знать? Скажи хотя бы — за что?
— Мне казалось, что ты всю нашу братву завалить хочешь.
— Разве было за вами что-нибудь серьезное?
— Было. Двигатели, карбюраторы и... многое другое. Ты ведь догадывался, чья это работа?
— Конечно. Знал, что твоя и Сажи. А вот «заваливать» не хотел. Думал, что есть голова у Лисяка на плечах. Жалко было упекать в тюрьму, по себе знаю, как там не сладко...
— Поверь — того Лисяка уже нет. Завязал! Только не пойму, на черта ты прыгнул в траншею? Я бы не смог. Самохвал тоже. А ты прыгнул! Неужто тебе моя жизнь была дороже своей?
— Так ты — человек. Сам знаешь, что значит человек... Ну, а если честно говорить, то думать мне было некогда. Шнур догорал — нужно было прыгать. Вот и прыгнул. А если бы сбежал, то никогда себе этого не простил бы.
Лисяк долго молчал. Потом взволнованно заговорил:
— Слушай, Остап, пока я лежал тут, рядом с тобой, много чего передумал... Еще не знал, что вся голова у меня белая. Когда увидел — как огнем обожгло. Прожил всего двадцать шесть лет и вот какое украшение заимел. Мы вместе с тобой в гостях у смерти побывали. Ты не испугался, а я от страха поседел...
— Что же ты, не знал, что от капсюля бомбы не могут взорваться?
— Знать-то знал, мало того — шестой номер вместо восьмерки поставил... И все же дрожал, вдруг сдетонирует взрыватель — вон сколько в земле пролежал!.. А ты и не подозревал, что патрон, приготовленный мной,— липовый! И все же не побоялся!.. Только тогда я понял, какой ты человек!
Лисяк замолчал. Остап попытался переменить тему разговора:
— Что это тебя на лирику потянуло. Забудем...
— Нет, ты послушай, — прервал его Лисяк. — Я тоже закончил десятилетку, и не плохое на уме было, но жизнь моя не в ту сторону повернула. А ты взял и выправил ее. На другой, можно сказать, путь поставил. Хотя он только начинается, но я твердо решил: всегда его держаться. Теперь всегда буду с тобой. В друзья не навязываюсь. Нет. Буду рядом для того, чтобы идти правильной дорогой...
Остап внимательно посмотрел на Лисяка, положил ему руку на плечо и произнес:
— Это — хорошо... Скорее бы мне поправиться да к вам, дел столько...
— Э-э, нет! Нет! Не скоро ты к нам придешь. Григоренко сказал, что на курорт тебя отправит... Ну, бывай здоров, Остап. А за нее не волнуйся.
— О ком ты?
— Будто не знаешь. О Зое. Будет под моей защитой!
В тот вечер Остап заснул рано. А утром проснулся с предчувствием чего-то светлого и радостного. Ничего, что болит голова и ноет колено, все это пройдет. Он снова вернется к своим товарищам, в свой коллектив, где бурлит трудовая, сложная и радостная жизнь. Там его место...
Утомленный возвращался Сергей Сергеевич домой. Теплая осенняя ночь укутала Днепровск.
Вот прошел еще один день. Он, как и все другие дни, был до предела наполнен заботами о плане, хлопотами о технике, а больше всего о новостройках.
«Устал? — подумал Сергей Сергеевич и улыбнулся. — А где это видано, чтобы директор возвращался домой не усталым? Такова наша доля... Когда прорабом стал Белошапка, наступило некоторое облегчение. Но сейчас опять приходится самому все проверять по нескольку раз в день. У Бегмы не все получается так, как надо. Без огонька работает человек...»