За магнитной стеной, или Сновидения Варежки
Шрифт:
СЕРГЕЙ КОЛЬЦОВ
За магнитной стеной, или Сновидения Варежки
Фантастическая повесть
Глава I
1
Четвертый день крупноблочный пятиэтажный дом, стоящий на краю города, а точнее - у черта на куличках, продувался насквозь морозным январским ветром, и не спасали обклеенные рамы и жидкого нагрева радиатор.
Карина Сухарева налила Гулене (так нарекли кошку, хотя и в мыслях она не держала собирать вокруг себя по весенним гулким ночам мордастых молодцов) в мисочку пастеризованного молока и принялась за немудреный ужин: поджарила несколько яиц, которые повезло схватить в примитивном
Действие картины происходило в обыкновенном, добропорядочном городе. Герои то и дело многозначительно молчали или ехали невесть куда, побочно развивалась любовная интрига - и все чего-то ждали...
Но все кончается. Дикторша объявила, что очередная серия послезавтра вклинился хоккей.
Карина намечала заняться постирушкой и прочими мелочами, от которых нет спасу, ибо подобны они снежному кому и не располагают к умиротворению.
Итак, Сухарева направилась в ванную, но тут раздался торопливый звонок в дверь и запыханная Любаша, что жила в соседнем доме и за короткое время успела полюбиться Карине своим легким и неугомонным нравом, впорхнула в прихожую.
– Страсть какой холодище!
– Любаша, передернув плечами, плотнее укуталась в пуховый платок.
– Вот черти полосатые, не могли по другой программе гонять эту дурацкую шайбу,
– Ничего, потерпи денек.
– Потерпи-потерпи. Вот так всю жизнь и терпишь. А мой-то, олух царя небесного, рад-радешенек. Еще бы - самый повод к Володьке сбежать. Пусть только явится под мухой, таких шайб наставлю, таких балдерисов покажу...
Гулена, услышав знакомую скороговорку, вылезла изпод кухонного стола, с глубоким удовлетворением потянулась и, исполненная важности, степенно подошла к Любаше.
– А-а, Гуленушка!
Кошка, сладко мурлыкая, потерлась о ее ноги.
– Ну и охочая она у тебя до ласки, что дитя малое.
– Любаша весело потрепала Гулену.
– Каринушка, как вышивка продвигается? Скоро разделаешься со своей Мадонной?
– Да где там скоро! Нигде ниток не достать.
– Что б ты без меня делала?
– Любаша с нескрываемым удовольствием достала из кармана пакетик, - Держи. По великому блату достала. Импорт.
Карина развернула - и ее ладони расцвели от яркого мулине.
– Ой, Любаша, да ты же - золото!
– Карина чмокнула ее в щечку.
– Обрадовалась? Так-то. Я еще вчера собиралась принести, да...
Она и дальше бы болтала без умолку о вчерашнем дне, если бы не зазвонил телефон.
– Алло.
– Добрый вечер. Это я, то есть - Савелий. Помните?
– конфузливо пролепетал Варежкин, мерзнущий в телефонной будке.
– Здрав...ствуйте.
– Карина медленно села в кресло.
– Вот, бродил по городу и решил позвонить.
– Савелий секунду помялся и внезапно выпалил: - Я сейчас приеду.
– Буду очень рада вас видеть, но сегодня...
– Карина краем глаза посмотрела на Любашу, которая уже сидела на диване
– Я- Я обязательно позвоню. Всего хорошего.
– До...
В трубке раздались короткие гудки. Карина молча сидела в кресле.
– Что-нибудь серьезное?
– Серьезное, говоришь... Да так... Ничего особенного...
– Карина замолчала и точно в оцепенении стала смотреть туда, где над вазой с пожухлыми ветками висела фотография мальчика лет пяти.
Когда Карина пришла в себя, Любаши уже давно не было, а на полу возле кресла лежало импортное мулййе.
"Савелий, - подумала Карина.
– - Да... Что ж я собиралась делать?" А что делал Савелий в этот поздний январский час?
Он возлежал на кушетке в своей неказистой каморке и предавался мечтам. И виделись ему летящие по небу колесницы, аэростаты, наполненные розовым туманом, и прочее, и прочее, что приличествовало званию художника-любителя, эдакого живописца-чудака, малевавшего свои картинки, богатые фантазией, колоритом, но вызывавшие только иронию да недоумение на серьезных и выбритых лицах.
Примерно месяц назад, совсем случайно, на его пути повстречался заведующий фабричным клубом "Прогресс" Никон Передрягин. Тайком ото всех и особливо от супруги кропал он вирши, которые писались задолго до праздников всенародных и местного значения и, выведенные каллиграфическим почерком, прикношшвались к стенной газете, после чего с нескрываемым волнением Передрягин чаще обычного прохаживался мимо нее, покашливая. Именно Никон и уговорил Савелия выставить свои полотна на всеобщее обозрение, чтобы люди, вкусив Пищи духовной, могли посветлеть душой и сердцем. И случайный посетитель, чаще всего в обеденный перерыв, приходил полюбопытствовать на творения Варежкина.
В неприметном углу зала стоял столик. На нем пылилась "Книга отзывов и пожеланий", представлявшая собою общую тетрадь в зеленой обложке. У Савелия бойко колотилось сердце, когда он ее раскрывал, особенно после очередного слета передовиков производства или профсоюзных деятелей. Да и как тут не волноваться, если собиралась тьма-тьмущая образованного и уважаемого люда. Но листы были чистыми, а игольное острие привязанного к ней карандашика так и оставалось девственным. Но Варежкин не унывал, так как еще в распашоночном возрасте уверовал в истину - на доброту всегда отзовется чья-то душа, а позже, уже будучи человеком взрослым, сказал себе: труд мой нужен, чтобы осветить чьи-то потемки.
Никон не раз наблюдал, как Савелий, оглядываясь по сторонам, нерешительно открывал тетрадь - и сердце его дрогнуло. Как-то придя на работу, Передрягин написал то, над чем бился не один вечер-и что прерывало и без того тяжелый его сон.
"На меня решительно произвели впечатление Ваши живописные картины. Они открывают Ваше отзывчивое сердце и могут сослужить пользу для человека. В них много желтой краски, которая символизирует солнце. Поэтому таким теплом веет от них. Спасибо Вам от всего рабочего сердца. Слесарь второго цеха".