За магнитной стеной, или Сновидения Варежки
Шрифт:
Да черт с ними, с этими ветками. При чем тут они...
Карина... К ней шел. Спешил. Готовился. Все прахом.
Карина... Какой сладкой горечью веет от этого имени.
Карой и горечью. Спросил - как живешь. Сказала, что ничего интересного, что привыкла к однажды заведенному распорядку, что в прошлом... да стоит ли о нем говорить, и вдруг с пустого места: хочешь узнать - не замужем ли я? Мне муж не нужен, посторонний человек в доме - не нужен. Не хочу, чтобы кто-то нарушал мой быт. Однажды попытались перевоспитать - ничего не
Ненавидяще посмотрела. Какой простор? Живешь, как в глуши. Раньше была квартира в центре, но дом поставили на капитальный ремонт. Разве нельзя вернуться назад? Привыкла. Хотя какая привычка. Все дело в другом, в другом... Снова сжала виски. Нельзя мне отсюда уезжать, нельзя. А вдруг вернется... все вернется - прежнее... Извини, я совсем развинтилась. Страшно болит голова. Вся неделя сумбурная, беготливая. Мне лучше прилечь. Подошла к дивану и согнала кошку.
Обрывки воспоминаний набегали друг на друга, перекрещивались, кувыркались, пока их не подхватила головокружительная карусель и не слила в пеструю, неразрывную ленту.
Наутро Варежкин встал свежим и бодрым. Тюбики и кисти очнулись от летаргического сна, когда Савелий, комкая, сорвал с них газету, а холст помолодел и задышал, освобожденный от наброшенных на него лохмотьев.
– Кого нелегкая принесла?!
– раздраженно сказала Карина и пошла открывать.
На пороге стоял Варежкин с цветами и картиной.
– Савелий! Наконец-то. Как в воду канул. Почему не звонил?
– сбивчиво заговорила Сухарева, впуская Савелия.
– Я уже разыскивать тебя собралась.
– Я картину для тебя писал, - смущенно заговорил Варежкин, словно оправдываясь.
– Картину...
– Сухарева, словно спохватившись, быстро прикрыла дверь, ведущую в комнату.
– Извини, у меня маленький беспорядок. Ты пока раздевайся, я сейчас приберу.
Карина бочком юркнула в комнату, мигом сняла со стены фотографию и запрятала ее в шкаф. Затем, поправляя на ходу прическу и стараясь унять волнение, вошла в прихожую.
Савелий протянул ей тюльпаны и стал причесываться.
"Снова цветы... и снова некуда поставить", - подумала Карина.
– Опять не знаешь, куда их определить?
– улыбаясь, спросил Савелий.
Карина слегка покраснела, пошла на кухню, и уже оттуда сказала: Проходи в комнату, я сейчас чайник поставлю.
Когда она вернулась, Варежкин стоял возле этажерки и держал в руках картину.
– Это еще что такое? Какая инфантильная композиция!
– с расстановкой произнесла Сухарева.
– Не узнаешь? Твой дом, твоя квартира.
– Что-то непохоже.
– Конечно, здесь, - он показал на холст, - многое выдумано, но по-другому я не умею.
– Еще один выдумщик свалился на мою голову! Я то думала, что ты совсем другую принесешь картину, но..
В
– А вот и я! Одной дома не сидится, а мы с тобой целую вечность не виделись! Ой, я, кажется, не вовремя. У тебя гости?
– затараторила Любаша, увидев мужское пальто на вешалке.
– Ничего, ничего. Заходи. Это мой знакомый художник. Подарок принес картину.
– И на ухо добавила: - Какая-то ерунда, но не удобно отказываться.
– Ну, здравствуйте.
– Любаша, не скрывая любопытства, зашла в комнату.
– Давайте знакомиться. Страсть как обожаю людей творческих, не от мира сего.
– Любаша весело улыбнулась и протянула Савелию жаркую ладонь. Люба, можно и просто - Любаша, - она звонко рассмеялась.
Принялись чаевничать.
– Каринушка, как наши делишки? А вы, товарищ художник, не стесняйтесь, пейте, пейте чаек, мы немного посплетничаем с Кариночкой, - тараторила Любаша, добавляя Савелию горячего чаю, - хотя она и не любит пустяковых разговорчиков, но страсть как хочется почесать языком. Каринушка, что-то ты нос сегодня повесила. И молчаливая на редкость. А... понимаю. Но я только на минутку.
– Любаша, перестань, Просто маленькие неприятности на работе.
– А у тебя что-то изменилось... Ну, конечно, цветы! Как же я сразу не приметила! Их бы в вазу. Туда, где...
– Любаша осеклась, - а где фотография? Ты что, уже разлюбила своего хорошенького племянника?
– Решила протереть стекло, да и забыла повесить, - ответила Карина и опустила глаза.
– Бог ты мой, а это что за штуковина?
– Любаша указала пальчиком на стоявшую возле этажерки картину.
– Это и есть подарок? Симпатичненько, И никак Гулена наша нарисована?
Гулена, услышав свое имя, стала расфуфыриваться, обводить всех загадочным взглядом, выгибать спину, а затем, помпезно подняв хвост, продефилировала к этажерке, но вдруг ошалело замяукала, отскочила от картины и без проволочек забралась под диван. Любаша прыснула.
– Даже кошка испугалась такого нагромождения, - промолвила Карина. Кис-кис, Гулена, иди ко мне.
Через минуту из-под дивана сверкнули зеленые очи.
Но дальше дело не продвинулось. Никакие уговоры не заставили Гулену покинуть свое убежище.
Савелий почувствовал неловкость и решил, что пора и честь знать.
– Спасибо за чай, за угощение. Я, пожалуй, пойду.
– И не вздумайте. Вы не только хозяйку, но и меня обидите. Расскажите-ка лучше о своей картине. Вразумите нас, женщин. Ну, например, что это за волосы позади воображаемого дома?
– полюбопытствовала Любаша.
– Это... это ветер...
– А что там за голубые пятна внизу?
– Возле дома сирень растет. Вот она и расцвела.
– Это зимой-то?!
– При чем тут зима.
– Варежкин пожал плечами.
– Просто от комнаты, исходит потаенное тепло, Сирень и расцвела.