За мгновение до счастья
Шрифт:
В такие минуты ей приходится подавлять проснувшийся материнский инстинкт. Когда твои коллеги едва замечают, что ты женщина, когда они единственные мужчины, с которыми ты общаешься, какой смысл думать о детях?
— Привет, Дорсет, — поздоровалась Кейт с большой самкой, забравшись на плоский камень. Дорсет одно из пяти животных, к которым в этот месяц прикрепили оборудование для мониторинга. Прибор двадцать четыре часа в сутки регистрирует ее положение относительно уровня моря каждые пять секунд, когда она находится на суше, и каждые две секунды, когда она в воде. Каждый
К сожалению, ни один прибор не может дать ответ на вопрос, что они едят, поэтому для получения этой информации исследователям приходится копаться в их рвотной массе и экскрементах.
Громко фыркнув, Дорсет снова перевела взгляд на воду, даже не посмотрев на своего детеныша Дэнни-Боя, плавающего у берега. Удивительно, но самки тюленей покидают своих детенышей, когда им самим угрожает опасность. Благодаря этому их намного легче поймать для взвешивания. Но Кейт всегда расстраивало, что малыши остаются незащищенными.
Она знала на собственном опыте, что это означает. Много лет назад она дала себе слово, что больше никогда не позволит себе оказаться в таком положении. Что больше никогда не будет уязвимой, зависимой от решений других людей, не имеющей права выбора.
Должно быть, еще в глубокой древности тюлени поняли на инстинктивном уровне, что потеря детеныша не так страшна для популяции, как потеря половозрелой самки, а следовательно, целой генетической линии.
Детеныши не имеют особой ценности, поэтому они очень уязвимы.
Посмотрев на Кейт, Дэнни-Бой издал пронзительный крик и продолжил играть со своими друзьями. Молодая женщина грустно улыбнулась. Сообщества рыбаков на всем западном побережье убеждены в том, что люди и тюлени ловят одни и те же виды рыбы. Эта отрасль промышленности приносит миллионы долларов в год, и ее представители не желают терпеть убытки и настаивают на сокращении численности тюленей. С помощью своего исследования Кейт намерена доказать жителям Кастлериджа, правительству и всему миру, что тюлени не охотятся на промысловые виды рыбы.
— Может, вам стать вегетарианцами, ребята? — спросила она у группы животных.
Одна самка рядом с ней выразила свое недовольство громким криком, и Кейт рассмеялась:
— Ладно, я ухожу. Надеюсь, вы будете само очарование, когда я приду сюда в следующий раз.
С Макмертри-младшим. Это будет ее следующим шагом и единственным шансом переубедить нового владельца фермы. Если Грант Макмертри любил в детстве этих тюленей, возможно, ей удастся заставить его изменить свое решение. От этого зависит ее профессиональная репутация. Она не хочет разочаровать людей, выделивших ей три гранта на исследование. Она не может допустить, чтобы ее труд, на который было потрачено столько времени и сил, оказался напрасным. Ее университет, министерство рыбной промышленности и районный совет, выделившие ей деньги, ждут результатов ее исследования. Она им их предоставит, и ей не помешают
— Так в чем же заключается ваша хорошая новость? — Допив остатки кофе, Грант внимательно посмотрел на мэра Кастлериджа.
Алан Сефтон рассмеялся:
— Ты же знаешь, что двенадцать недель до официального утверждения завещания — это короткий срок. Тебе следовало бы меня поблагодарить.
Это означает, что ему придется еще три месяца терпеть Кейт Диксон и ее команду на своей земле.
— Спасибо вам за то, что вы согласились стать душеприказчиком моего отца, — ответил Грант.
Пожилой мужчина печально улыбнулся:
— Я был уверен, что он не… Что вы с ним… Ты знал, что он оставил ферму тебе?
— Понятия не имел.
— Ты его сын. Его единственный наследник. Ни время, ни расстояние не могли этого изменить.
— Меня бы не удивило, если бы он назло мне оставил ферму этим любителям тюленей.
Алан нахмурился:
— Лео никогда не был злопамятным. Он мог вспылить, не дослушать до конца, послать ко всем чертям, но он был не из тех, кто помнит старые обиды.
— Возможно, за прошедшие девятнадцать лет он стал мягче.
— Или ты повзрослел.
За этим последовала тишина. В этот ранний час в кафе не было других посетителей, поэтому ее нарушала только приглушенная музыка, доносящаяся из кухни.
Алан прокашлялся:
— Как у тебя дела, сынок?
Сынок. Его никто так не называл с тех пор, как умерла его мать, когда он был еще ребенком. Отец всегда звал его по имени, школьные учителя обращались к нему по фамилии. Подчиненные называют его «сэр» или «мистер Макмертри». Обращение «сынок» на несколько секунд вывело его из равновесия. Если бы кто-то другой спросил, как у него дела, он бы изобразил на лице дежурную улыбку и сказал «спасибо, хорошо». Но искренний вопрос заслуживает искреннего ответа.
— Могло бы быть и лучше.
— Как ты себя ощущаешь в его доме?
— Хорошо. — Удивительно, но, несмотря ни на что, это правда. — Я так давно здесь с ним не жил, но сразу узнал запах его табака. За девятнадцать лет отец не изменил своей вредной привычке. — Этот своеобразный запах, пробуждавший воспоминания, мешал ему спать по ночам. — Чтобы избавиться от запаха, я перекрасил все стены в доме.
На лице мэра промелькнула тень, после чего оно снова стало спокойным.
— О чем еще вы мне хотите рассказать? — продолжил Грант, от которого это не укрылось.
Алан сделал знак юной официантке, красящей ногти за дальним столиком, чтобы она принесла счет.
— Не рассказать, а спросить, — ответил он.
— Валяйте.
— Я знаю, ты за последнее время почти утратил связь с родным городом.
Это так, но в день похорон Лео к нему пришло много людей, чтобы выразить свои соболезнования. Каждый из них принес что-нибудь из еды. Его поразило, что местные до сих пор живут как одна большая семья.
— Я здесь вырос и многих помню.
— Хорошо. Это тебе поможет легче воспринять то, что я сейчас собираюсь сказать.