За мир: он приходит с Востока. Том 1

Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые,

а худое дерево приносит и плоды худые.

Не может дерево доброе приносить плоды худые,

ни дерево худое приносить плоды добрые.

(Мф, 7: 17-18)

Восточное солнце давно уже скрылось за багрово-сизой дугой горизонта, когда Сасон покинул стены своего ветхого дома. Благо, его Нээманут была еще совсем молода, а потому слепо верила, что все их с мужем беды и лишения в скором времени канут в темную и непроглядную Лету, и они снова вернутся на покинутую когда-то родину радостными и прощенными. Может именно эти мысли

помогали ей каждый день засыпать сном тяжелым и беспробудным. Сегодня любимая супруга снова легла в кровать раньше обычного вместе с розовощекими близнецами, появившимися в доме неделю назад.

Вечерний горячий воздух с самого порога захватил в свои терпкие объятия отца семейства. Сасон глубоко вдохнул запах спелой хвои, которым так щедро в этот год делились сосны, и внимательно посмотрел на восток, где стояла в одиночестве старая, белокаменная церквушка. Возраст ее перевалил уже за два с лишним века, но она все так же радовала глаз отшельника. Сегодня утром Сасон опять отслужил Божественную Литургию под одно лишь хриплое пение Нээманут, которую измучили претяжелейшие роды. Боль не хотела отпускать ее до конца, и бедная женщина, подвязав свой хлипкий живот старой заштопанной толстовкой, всю службу тихо постанывала между антифонами и тропарями. Одною рукою она опиралась на аналой, а другою качала поглаживала близнецов, дружно сопевших на широкой лавке.

Иногда герою нашему было грустно и одиноко от того, что край их был так безлюден и пуст. Как бы хотел Сасон хоть раз встретить под тихими сводами Дома Господня еще одного человека и разделить с ним свою духовную пастырскую радость. Но в Маветской пустыни, где они скрывались вдвоем с любимой женой, издревле жили лишь одни нелюдимые отшельники. Алчные же жители Авелии всегда скучали в её краях и не спешили покидать свои насиженные разноцветные гнезда для того только, чтобы послушать заунывное церковные распевы.

Здесь, в этих далеких пустынных землях, скрывался когда-то дед нашего героя, которого чуть не растерзала разъяренная толпа, так желавшая увидеть чудо после совершенных в храме молитв. Здесь же, видимо, должен был доживать свои последние дни и он сам.

Мясная пища в доме Сасона закончилась три дня назад, и все эти сутки они с Нээманут утоляли голод лишь плодами растущих неподалеку деревьев. Однако старый священник никогда не отправлялся на охоту без молитвы. В этот день он тоже решил первым делом навестить храм, который почти не покидал в последние дни.

Перед самым входом он вдруг сделал остановку и кинул взгляд в правую сторону, где росла высокая раскидистая фига. Кто посадил это дерево, Сасон доподлинно не знал. Оно росло еще при его деде, прославившимся особенною любовью к сочным и спелым смоквам. Когда наш священник поселился в лесу, дерево было почти засохшим с грязно-желтыми тонкими листья, свисавшими с таких же тонких бледных ветвей бесполезными потрепанными лоскутами.

Сасону стало почему-то жаль фигу, и он стал ее выхаживать. Ежедневно священник поливал больное дерево студеною водою и подпитывал птичьим пометом. Он не знал точно, могут ли эти самые средства оживить смоковницу. Единственное, что подталкивало его на все эти действия была слепая и почти детская вера, которой он был обучен с детства. И может быть именно благодаря этой вере, простой, а потому и бесконечно-мудрой в своей простоте, смоковница в скором времени ожила, покрылась новыми листьями, а через несколько месяцев, почти прямо на Пасху начала плодоносить.

Всякий раз, бросая взор на ее широкую изумрудную крону, укрывающую под своими влажными сочными сводами белоснежное тело храма, Сасон чувствовал себя по-настоящему счастливым и довольным. У него был дом с любимою женою, выращенное дерево, а теперь еще и сыновья. Оставалось только вновь обрести родину, но об этом пока бедный священник думал с большой осторожностью и опаской.

Отворив покосившуюся деревянную дверь, Сасон шагнул в крошечный притвор, где когда-то велась торговля церковной утварью.

Сейчас маленький киоск, занимающий почти треть помещения, принимал лишь неугомонный ветер, прорывавшийся иногда сквозь толстые щели полуразрушенных стен. Когда Сасон стоял в алтаре, который был отгорожен от средней части церкви небольшим иконостасом с двумя маленькими рядами образов, сердце его всегда наполнялось трепетным праведным страхом. Поэтому священник так любил быть на службах. Ведь здесь, стоя один на один перед престолом Божиим, где высилось небольшое деревянное Распятие, он понимал, что все их с женою лишения, трудности, а порой и мучения, лишь малая часть того, что претерпел этот прибитый к кресту Великий Мученик.

Сегодня же Сасон решил не проходить в алтарь, а прочитать молитву прямо посреди храма, возле амвона, куда всегда с такой радостью заступала его любящая слово душа. Изъяв из складок ветхого подрясника старый потрепанный домашний молитвослов, он не спеша пропел начальные молитвы и приступил к Богородичному акафисту, которым он сопровождал любое свое дело, пусть даже и не требующее особенных трудов. Дойдя до второго икоса, Сасон медленно наложил на себя крест и также медленно пропел, обратившись глазами к образу Иверской иконы Пречистой Девы, украшавшему левую сторону царских врат:

– Радуйся Невесто Неневестная!

Уже принявшись за следующее песнопение, он вдруг услышал позади себя чьи-то тяжелые шаги, принадлежавшие судя по громкому отчетливому стуку крепкой мужской ноге. Сасон подумал, что это, видимо, Нээманут спросонья перепутала обувь и облачилась в его охотничьи сапоги. Он осторожно повернул голову. Однако тот, кто стоял сейчас перед ним, не был его женою.

Это было лицо незнакомое, самоуверенное и надменное, и принадлежать оно могло только одному из авелийцев, о которых он уже почти забыл. Перешагнувший порог храма незнакомец был облачен в черный блестящий плащ, тщательно скрывавший крепкое мужское тело. Он был среднего роста, плечист и немого сутуловат, что придавало его и без того дерзкому облику еще большую наглость. Голова его была спрятана под такую же черную широкополую шляпу, из-под которой выглядывали наружу два каре-зеленых маленьких глаза, находившиеся в постоянном движении.

– Левит? – не поздоровавшись, спросил у священника посетитель церкви.

Дрожащими руками Сасон закрыл книгу и склонил голову. Бедный служитель знал, зачем пожаловал к нему этот одетый в черное господин.

– Можно мне закончить молитву? – едва слышно спросил он у авелийца.

Лицо последнего перекосила ухмылка.

– Я пока покурю, – бросил он в ответ, – на улице еще пять человек, так что советую не оказывать сопротивление.

– Я знаю, – еще тише пробормотал Сасон. – Прошу вас только, не будите жену и детей. Они заснули пятнадцать минут назад.