За право летать
Шрифт:
– Вольно, ребята, – скомандовал Виттштейн. – Докладывайте: в чем изюм?
Доложили сумбурно и почти наперебой: корабли снабжены и компьютерами, и локаторами, и средствами быстрой связи, не подверженными воздействию имперских хроновиков. Принципиально другие принципы, другие материалы. Не кремний, а триполяр. Не электроны, а кванты света. Программа испытаний только началась, ещё не до конца ясно, как поведет себя это все в боевой обстановке, но – так вот получилось. А ещё – визиблы кончились. И теперь… теперь…
Если бы вчера, подумал Витпитейн.
Но не сказал.
Какая все-таки фантастическая дрянь – шоковая граната. Пуля дура, но на фоне гранаты – лауреат Нобелевской премии. Томагавк хочу, То-ма-гавк. Долбить черепа и снимать скальпы. Ходить по ночам, ну, или в сумерках, и жечь ма-аленькие костерки. И – тишина… Олени, лисы, орлы, куропатки… Деревья еле шуршат… никаких водопадов…
– Слышь, Липо, подъезжаем, – раскатистым эхом вломился в лесную идиллию голос Макарушкина, – и че-то у них тут-здесь творится невнятное. На большое начальство похоже. А как хорошо без него было.
Адам сосредоточился и открыл глаза. «Подъезжали» они на вертолете, уже висели на малой высоте, светя посадочными фарами, а внизу столпилось штук восемь одних только легковушек, да ещё несколько крытых грузовиков, да три бэтээра – все по пояс в тумане… Кто-то, прижимая фуражку рукой, макал пилоту: садись, мол, садись! Не задерживай.
Вертолет стал разворачиваться. Сразу затошнило, Адам сглотнул и понял, что на этот раз удержится.
И все равно: выходя, он промахнулся мимо поручня двери и чуть не выпад наружу. Там, снаружи, был другой мир, от которого он успел отвыкнуть. Хотелось сжаться и зарыться в какую-нибудь яму. Или просто накрыться с головой одеялом. Он даже ощутил запах верблюжьей шерсти…
И его опять затошнило.
Третья контузия, подумал он. Пора завязывать, скоро мозгов совсем не останется. И пока не понятно, во что это выльется – ведь одновременно с шоковой рвануло и что-то боевое в руках у марцала. Оба гада в реанимации, и – выживет ли старик?.. Плохо было в Боснии, вспомнилось тут же, когда подорвался Абалмасов, Адам перевязывал его, кровь хлестала, Абалмасов нес чушь, а руки были ватные, и спина не держала: заваливало назад, как пьяного. И полгода потом, стоило повернуть голову – начинало валить назад, а постоянное поперхивание чем угодно сохранилось до сих пор. Это была вторая контузия, после первой он выцарапался легко, отделался тиком да звоном в ушах – не часто, на перемену погоды…
Потом получилось так, что Макарушкин кому-то рапортовал, а Адам висел у него над левым плечом и чуть позади – как черт-хранитель. И без перехода: длинный стол, во главе стола кто-то очень знакомый, а рядом – Мартын в дурацком клетчатом пиджаке. Когда не надо, он всегда рядом…
– Пока ты прохлаждался, – с обидой ответил Мартын, – я, между прочим, два мятежа подавил. Ты пока слушай, я тебе потом отдельно расскажу.
– Что я вообще могу услышать? – пожал плечами Адам. – У меня в ушах по две коробки пластилина. И в башке ещё три. Всего семь коробок. По-моему, достаточно. Тут коньяк есть?
Откуда-то взялась бутылка. За рукой, её протянувшей, угадывалось ещё одно знакомое лицо, круглое такое, свежеумытое…
Потом Коля лупил его в коридоре по спине.
– Теперь слышишь?!
– Да-да, – сказал Адам. – Ты не кричи. Ты говори медленно и внятно.
– Понял. Тогда просто читай по губам: тебе благодарность от президента – и вали в госпиталь. Сейчас отвезут.
– В госпиталь, – согласился Адам. – Да, именно в госпиталь. Как я мог пропустить?..
– Что пропустить?
– Мимо ушей. Почему два мятежа? Кто второй?
– Комитетчики. А кто первый, ты, конечно, знаешь?
– Знаю. Ты мне доклады зачем давал?
– Правильно, марцалоиды. Когда им сильно померещилось, что хозяева тю-тю, они рванулись на нагретое местечко.
– Это ты им подсказал, что – тю-тю?
– Ну, не лично я…
– Хорошо. Мятежи подавили. Марцалы как были, так и есть. Противостоять имперцам в открытом столкновении как не могли, так и не можем. Что изменилось?
– Все! Все изменилось, друг мой Адам! – Он весело заржал. – Только об этом почти никто в данный момент не подозревает.
– И почему тебя до сих пор не удавили, такого информированного? – Коньяк наконец разлился по всему телу, и даже длинные фразы стали получаться без особого труда.
– Источник слухов надо беречь, – наставительно сказал Коля. – И пускать в расход только в самом крайнем случае. Каковой сегодня чуть было не представился. Впрочем, не важно. Блин, я про это столько молчал, что даже теперь сказать не получается!..
– Это в тебе правильные рефлексы выработаны, Коля, – сказал Мартын, набегая стремительно, как клетчатый тигр. – Болтать и мемуарить – на пенсии, на пенсии! Значит, так. Адам, во сколько ты ушел из госпиталя?
Адам весь напрягся. Чтобы заставить мозги сработать, пришлось сжать кулаки и повертеть ими до хруста в запястьях.
– Около семнадцати тридцати.
– И не связывался с напарницей?
– Пытался. Не было связи. Вообще ни с кем не было связи.
– Знаю. Это кузены. Специально все запутали, собаки, до сих пор связисты разобраться не могут… На тот момент ваши подопечные ещё не очухались?
– Нет.
– Ч-черт… хоть бы не добрались до них там…
Адам набрал было в грудь воздуха, чтобы как следует выразиться, но почувствовал, что сейчас опять поперхнется, и выражаться не стал.
– Слушай, Николай Юлиевич, – повернулся Мартын к Коле, и Адам сообразил, что сейчас впервые слышит, как того проименовали полностью. – Ты ведь какое-то время теперь будешь свободен? Я к чему: этого героя Отечества надо откантовать в госпиталь, а у меня весь транспорт в разгоне. Сделай доброе дело…
– Сделаю, – сказал Коля. – Но деньги вперед.
– Сколько?
– Да пустячок. Карт-бланш на кадры.
– Это вроде бы сразу решили…
– Ну да. И только что ко мне подкатывается Крюков и предлагает двух своих баб…