За правое дело (Книга 1)
Шрифт:
— Эй, тётя, давай сюда порожняк!
А сейчас, пожалуй, невозможно назвать её на «ты».
— Ходила в амбулаторию сына записать на приём, — объяснила Брагинская, замучилась я с ним, просила вчера у Язева записку, чтобы его в город взяли, в школьный интернат с трёхразовым питанием, а он мне отказал. Вот и приходится на два фронта действовать — на работе и дома.
Она помахала листком многотиражки.
— Читали?
— Читал, как же, — сказал Новиков, — зря вашу фамилию не напечатали.
— Зачем моё имя, — сказала она, — достаточно, что напечатали про бригаду, а впрочем,
Маша, обняв отца за шею, громко с вызовом произнесла:
— Да, я его дочка, он подземный, никому его не отдам, никуда его не отпущу. — И, помолчав немного, увещевающе спросила: — Тётя, зачем вы сердитая? Что вас в газете не напечатали?
Брагинская пробормотала:
— А мой Казик отпустил своего папу, никогда он к нам не приедет.
— Дура ты, Машка, — сказал Новиков и добавил: — Хватит на мне верхом ездить, ходи своим ходом.
И он снял девочку с плеч и поставил её на землю.
— Вы бы к нам зашли как-нибудь, — сказал он — с женой моей познакомитесь.
Брагинская покачала головой:
— Спасибо, где уж мне ходить, еле успеваю с домашними делами справиться перед работой.
— Да, трудненько приходится, — проговорил Новиков, — жмём уж, действительно, очень сильно. Теперь-то можно будет полегче, а то и мужские кости трещат от такой работы.
Он поглядел на лицо женщины и виновато вздохнул — действительно нажали сильно. Уж на что здоров Девяткин, и тот под утро в конце смены сказал:
— Ломает меня, словно от гриппа. Кажется, всю жизнь на производстве работал и ничего, а тут, в забое, прямо не выдерживаю.
— Ничего, ничего, вот сейчас подтянули, подогнали, темп сейчас примем нормальный, — проговорил, прощаясь с откатчицей, Новиков.
«Интересное дело, — подумал он, — вспомнить, как я всю жизнь работал, и, кажется, как начал, так и сейчас работаю. А в действительности весь советский рост в промышленности я своими руками перемерил. Начал с того, что с санками ползал, а теперь во весь рост стою, и кровли не видно, а в забое теперь завод размещается, а раньше обушок, да санки, да топорик, да лампочка бензина. Вот и жизнь так должна была расшириться, как работа в тяжёлой промышленности, чтобы кровли не видно, а народ в землянках живёт. Подрубила нас война».
Он поглядел на три запыленные легковые машины, стоявшие у входа в контору, одна из них, «эмочка», принадлежала начальнику шахты, на второй, «ЗИС-101», ездил секретарь обкома, а третья, иностранной марки, кажется, принадлежала директору военного завода, расположенного у соседней железнодорожной станции.
— Зря пришёл, хоть и вызывали, начальство собралось, — сказал Иван Павлович, обращаясь к шофёру шахтной машины, с которым был знаком.
— Чего зря, раз вызывали? Новиков рассмеялся
— Знаешь, если уж три машины собралось, значит начальство заседание устроило Увидят друг друга — и заседать, уж без этого не могут. Сами не рады. Притяжение.
Знакомый шофёр рассмеялся, девушка, сидевшая у руля заграничной машины, тоже улыбнулась, а водитель обкомовского «ЗИСа» неодобрительно нахмурился.
В
— А, Новиков, зайдите к нам сюда.
В коридоре, увешанном объявлениями, Новиков узнал от встретившегося ему начальника участка Рогова что на шахту приехал уполномоченный ГОКО, провёл техническое совещание.
— Он сейчас у начальника шахты, — скачал Рогов и, подмигнув Новикову, добавил — Не робей, брат.
— Эх, куда же мне Машу девать — растерянно оглянула Новиков — Я думал на минутку меня вызывают, акт подписать.
А Маша ухватила крепко отца за руку и предупредила.
— Папа, ты меня не оставляй, я крик подниму.
— Чего кричать, посидишь с бабушкой уборщицей, тётя Нюра, ты ж её знаешь, — просительным шепотом сказал Новиков. Но в это время открылась дверь кабинета, и юная секретарша начальника шахты нетерпеливо сказала:
— Где же вы там, Новиков?
Иван Павлович подхватил на руки Машу, зашёл в кабинет.
Начальник шахты Язев, красивый, тридцатипятилетний человек с правильными, строгими чертами лица, с чётко сомкнутыми губами, одетый в щегольскую гимнастёрку, подпоясанную широким поблёскивавшим кожаным поясом, ходил по кабинету, приятно поскрипывая ладными, хромовыми сапогами. У письменного стола сидело несколько человек. Один из сидевших, в поношенном генеральском кителе, был мужчиной богатырского роста, с широкими пухлыми плечами, со спутанными волосами, нависшими над широким лбом, с набрякшими под глазами мешками. Второй, сидевший в кресле начальника шахты, небольшого роста, в очках, с тонкими губами и желтоватым бледным лицом не спящего по ночам человека, был одет в светлосерый летний пиджак и светлоголубую рубаху без галстука. Перед ним на столе лежали раскрытый портфель, пачки бумаг, широкие мятые полотна синей кальки. У стен на стульях сидели жёлтозубый, нахмуренный директор угольного треста Лапшин и секретарь шахтпарткома Моторин, седеющий, румяный, кареглазый, обычно подвижной, весёлый и громкоголосый, сейчас лицо его казалось озабоченным и смущённым.
У окна стоял знакомый Новикову по областному стахановскому совещанию, проходившему в мае месяце, секретарь обкома партии по промышленности худощавый, высокий человек в чёрной куртке с отложным воротником. Он и лицом и фигурой напоминал старого приятеля Новикова, подземного слесаря Черепанова.
— Вот, Георгий Андреевич, это и есть Новиков, проходчик, — сказал Язев, обращаясь к сидевшему за столом бледному человеку в очках. Поморщившись, он вполголоса сказал:
— Зачем вы с ребёнком явились. Ведь вызывал вас начальник шахты, а не заведующая яслями.
Он сделал ударение на втором «я» — яслями — и слово от этого показалось каким-то обидным я смешным.
— Да она, пожалуй, переросла для яслей, — сказал секретарь обкома по промышленности: — Тебе сколько лет, девочка?
Маша, смущённая непривычной обстановкой, ничего не ответила; округлив глаза, загадочно смотрела в окно. Искоса она быстренько глянула на отца, как он, — тоже, может быть, растерялся, неожиданно увидев столько незнакомых дядек? Но отец успокаивающе погладил её по голове.