За пределами просветления

Раджниш Бхагаван Шри

Буддизм выжил в Китае, на Цейлоне, в Бирме, в Японии, в Корее, в Индокитае, в Индонезии – во всей Азии, кроме Индии, – потому что буддисты, которые проникли туда, отказались от негативных терминов. Они начали употреблять позитивные термины. Тогда вернулись слова, которые использовались раньше: «предельное», «абсолют», «совершенство». Это был компромисс.

Поэтому я считаю, что буддизм умер вместе с Гаутамой Буддой.

То, что сейчас существует как буддизм, не имеет ничего общего с Буддой, потому что его последователи

отказались от его основного вклада, а этим вкладом был негативный подход.

Мне известны обе традиции. Я, несомненно, нахожусь в более выгодном положении, чем Будда. Будда пришел к осознанию, что эго может использовать позитивное в своих интересах. И это его великий вклад, его очень смелый вклад – то, что он отбросил позитивную терминологию и настаивал на негативной, придавал ей особое значение, прекрасно зная, что люди не будут следовать этому, поскольку это не устраивает эго.

Что касается меня, то мне сейчас доступны обе традиции. Я знаю, что случилось с позитивным подходом – его стало эксплуатировать эго. Я знаю, что случилось с негативным подходом. После смерти Будды его ученикам пришлось пойти на компромисс – на компромисс с тем, против чего восставал Будда.

Поэтому я пытаюсь объяснить вам оба подхода – я говорю о пустоте, в том что касается мирского, и полноте, целостности, в том что касается внутреннего переживания. И это – тотальный подход, он принимает во внимание обе традиции: то, что должно быть оставлено позади, и то, что должно быть обретено.

Я называю мой подход исключительно священным подходом.

До сих пор все остальные подходы были половинчатыми. Махавира, Шанкара, Моисей, Магомет – все они использовали позитивный подход. Будда использовал негативный подход. Я же использую и тот, и другой подходы, и я не вижу в этом никакого противоречия.

Если вы правильно меня понимаете, то вы сможете наслаждаться красотой обеих точек зрения, и вам нет нужды быть эксплуатируемым вашим эго или бояться смерти, тьмы и небытия.

Наполненность и пустота – это не две разные вещи. Представьте себе, что я поставил перед вами полстакана воды и спросил бы вас: стакан наполовину пуст или наполовину полон? Любой ответ был бы неправильным, потому что стакан и наполовину пуст, и наполовину полон. С одной стороны, он наполовину пуст, с другой стороны, он наполовину полон.

Половина вашей жизни – это мирская часть, другая половина – часть божественная. К сожалению, это так, по-другому и быть не может – нам приходится пользоваться одним и тем же языком для описания и мирского, и божественного. Поэтому нужно быть очень бдительными. Выбирая мирское, вы теряете, если вы будете думать о мирском, вы обнаружите, что ваша духовная жизнь становится пустой. Если вы будете думать о божественном, вы обнаружите, что оно переполняет вас.

Второй вопрос:

Ошо,

Когда

ты говорил об индийских и западных саньясинах, я почувствовал, что все так и есть, как ты говоришь, – иногда у индийцев слишком много сердечности. Им трудно сказать «нет» и вместе с тем невозможно сказать «да» их ожиданиям и теориям. Они глухи.

Пожалуйста, объясни, почему это так?

Этот вопрос состоит из нескольких частей.

Во-первых, то, что иногда у индусов бывает слишком много сердечности… Это утверждение ошибочно. Сердечности не может быть слишком много, это экзистенциально невозможно.

Сердце и его качества таковы, что вы всегда можете иметь их еще больше. И нет никакого предела – даже небо не предел.

Но я понимаю, в чем твоя проблема. Ты говоришь, что в определенные моменты тебе приходится нелегко: восточные люди слишком любящие, ты не можешь сказать им «нет» и не можешь сказать «да».

Помню, когда я впервые приехал в Бомбей, меня пригласили на ланч… Я никого не знал в Бомбее, и люди, пригласившие меня, тоже были там впервые. Никто из нас никого не знал.

Глава семьи приехал в Бомбей на два или три дня раньше. Он был одним из самых прекрасных людей, которых мне доводилось встречать в моей жизни. Вместе со мной он пригласил еще по меньшей мере двадцать человек. Еда была прекрасной, но то, как они заставляли всех есть, было невообразимым. Их было трое братьев; два брата держали человека, а третий заставлял гостя есть:

– Ну еще одно пирожное.

А гость пытался отказаться:

– Я умру! Оставьте меня в покое!

Но они говорили:

– Только одно…

И этому не было конца.

Помогали даже женщины этого семейства. Люди пытались выбежать из комнаты, а женщины стояли в дверях и не выпускали их.

Я сказал старшему брату:

– Ваша любовь прекрасна, и ваши сладости хороши, но всему есть предел. Этот человек сказал, что умрет, – а вам и дела нет до его смерти, вы думаете только о том, как бы побольше впихнуть в него еды.

То, что он мне ответил, я никогда не забуду:

– Если мы не будем делать это, душа нашего отца будет несчастной.

– Боже мой! – воскликнул я. – Душа вашего отца тоже находится здесь?

– Нет, дело не в этом, – сказал он. – Это наша традиция. В день рождения моего отца было принято не оставлять гостя в покое до тех пор, пока он не начнет сопротивляться и драться. Дело должно быть доведено именно до такого конца.

Я сказал:

– Послушайте, не проделывайте этого со мной, потому что я не могу вас ударить и я не хочу драться.

– Но душа нашего отца… – возразили они.

– Вы – идиоты! – сказал я. – Душа вашего отца, должно быть, уже снова родилась. Когда умер ваш отец?