За пылью веков
Шрифт:
– Знаешь, что является условием твоего выживания? – ехидный голос проник в измученное сознание женщины, и она попыталась ответить, но не смогла произнести ни звука – лицевые мышцы свело судорогой, вызвав новую вспышку боли. – Я должен стереть тебе память о том, что происходило в лагере и о том, что ты узнала. Но, пожалуй, я не буду этого делать. Я просто верну тебя домой. Ты получишь свои деньги. Но ты будешь знать, за что ты их получишь. Ты будешь помнить все. Ты будешь помнить меня.
Сильные руки подняли Сашу с ковра, и она ощутила на своем
– Открывай глаза, тебе нужно поесть. Я знаю, что тебе больно. Давай-давай, – он усадил ничего не соображающую Сашу в кресло и отступил на шаг. Еле-еле разлепив глаза, Саша увидела у себя под носом тарелки, и ее замутило.
– Я не хочу есть.
– Я не спрашивал, хочешь ты или нет! Или ты начнешь есть, или загнешься от боли! Я поставил защиту, чтобы никто не смог покопаться в твоей голове, и сейчас она разрушает твой бесценный мозг. Если хочешь умереть – можешь сидеть так! – Локи сорвался на крик, эхом отдавшийся в Сашиной голове. Она протянула трясущуюся руку и взяла кусочек яблока. Через силу съев его, она ощутила, что тошнота ушла сама собой, и с волчьим аппетитом накинулась на стоящую перед ней пищу.
Локи с удовлетворением наблюдал за Александрой. Его очередной эксперимент удался – смертная выдержала психическую блокаду своего мозга. Надолго ли – другой вопрос. Но она ее выдержала, и ее мозг не превратился в спекшуюся массу. Остался еще один эксперимент. Изменились ли люди с тех времен, когда она ставил его в последний раз?..
– Сейчас я уйду. Тебе нужно отдохнуть и хорошенько подумать. Так или иначе, но с твоей помощью я получил обратно свои силы. Потому я исполню любое твое желание. Вернуться домой можешь не просить – там ты окажешься завтра.
Он растворился в воздухе, не дав Саше ответить. Она тупо посмотрела в пространство, где только что стоял ее мучитель, и снова принялась за еду. У нее было два безумных желания. И предстояло сделать выбор именно между ними...
Саша не поняла, в какой момент она уснула, и не помнила, как оказалась на кровати. Поднявшись на локте, она увидела Локи, сидящего в кресле, и наблюдающего за ней.
– Ты хорошо подумала? – он сощурил глаза, вглядываясь в Сашино лицо.
– Да, хорошо, – она проговорила это тихо, словно боясь спугнуть собственное решение.
– Говори.
– У меня есть друг. Его зовут Алексей. Он неизлечимо болен, и люди эту болезнь лечить пока не научились. Я не буду просить тебя раскрыть мне историю моей семьи, хотя у нас с тобой была сделка. Я не буду просить тебя вернуть мне голос. Спаси его. Пусть он выживет.
Саша выдохнула, словно сбрасывая с плеч огромный груз, все это время давивший на нее.
– Ты хочешь другого, – голос Локи был беспристрастен, словно на суде. – Зачем ты просишь меня именно об этом?
– Мало ли, чего я хочу... Мне нужно, чтобы Лёха поправился и жил дальше.
– В этой комнате нет щелей, через которые
– Я не Маргарита, а ты не Воланд! – она фыркнула. – Считай, что отдаю старый долг.
Локи резко наклонился с Саше, опрокидывая ее на кровать и прижимая ладонь к ее лбу.
– Я требую ответов на свои вопросы. Или получаю их сам. И да, я не Воланд. Я сильнее.
Перед открытыми глазами женщины возникли до боли знакомые картины, заставившие ее глубоко вздохнуть.
Заполненный сигаретным дымом зал клуба перед концертом. Сегодня ее двадцать четвертый день рождения. Саша сидела за барной стойкой на втором этаже и курила, запивая сигаретный дым уже бессчетной чашкой черного кофе.
Несколько недель назад она прилетела из Польши, где похоронила родного ей человека. Она осталась одна. Совершенно. Родителям до нее совсем нет дела. У близких друзей обнаружилась своя жизнь, им неинтересна ее депрессия. Она и сегодня осталась бы дома и курила бы в форточку в общаге, не притащи ее Костюшкин на этот концерт. Как так, “Коридору” двадцать лет, а она дома сидеть будет? Да ни в жизни!
Она сидела за баром и подпевала заученным наизусть песням. Каждая из них, как бусина на нитке, нанизывалась на полотно воздуха и складывалась в цельное музыкальное произведение концерта. Каждая из них – как событие в жизни. Как смех и слезы, шум дождя и грохот камнепада, звук двигателя и боль утраты.
– А сейчас я хочу поздравить с днем рождения замечательную девушку, мою давнюю, очень давнюю подругу – я эту заразу почти с детсада знаю! – Саша встрепенулась, сообразив, что речь идет, скорее всего, о ней, и сейчас будет хохма в стиле “Лёха жжот”. Она широко улыбнулась и погрозила ему кулаком со второго этажа.
– Так, руками там на меня не махай, чукча! Санька, я тебя поздравляю, обниму попозже. Помни – что бы не случилось, мы все у тебя есть и мы тебя любим!
Саша сморгнула, почувствовав, как в глазах появились непрошеные слезы. Первые ноты, выведенные роялем, и подхваченные ударником и Лёшкиной гитарой, заставили ее выпрямиться и закусить губу. Голос Лёхи словно пронизывал каждую клетку тела, заставляя кусать губы, чтобы не разреветься прямо в зале.
Александра, не плачь о будущем, ещё рано
Так мало смысла в открытых ранах... Александра...
Александра, так много времени для разбега.
Я не дарил тебе это небо. Александра...
Давай споём мерцающий блюз,
Когда-нибудь я вернусь, но никогда не останусь,
Давай споём сверкающий рок,
Одна из ночных дорог превращается в медленный-медленный-медленный танец,
Медленный танец.
Слезы текли по Сашиным щекам, оставляя две тонкие влажные дорожки. Он знает, что Саша похоронила Войцеха. Он написал ей песню. Ее лучший друг, учивший ее давать в нос соседским мальчишкам, написал ей песню...