За счастьем(Повесть)
Шрифт:
— На завтра еще хватит. А после завтра я брошусь в воду. Я больше не могу.
Глава XIV
ТОСКА ПО НЕАПОЛЮ
В уютной красивой столовой, с ярко топившимся камином, молоденькая горничная накрывала стол. Господин Шалондон вошел в комнату со своей сестрой Анной. Сестра его была добрая и кроткая женщина. У нее недавно умер муж, детей она не имела и потому, овдовев, переехала к брату и сделалась хозяйкой всей холостой квартиры.
Уже несколько дней беспокоил ее брат. Она видела, что ее Генриху не по себе.
Каждый раз, входя утром в столовую, он повторял одну и ту же фразу:
— Какое серое небо! А там! Ах, как теперь там хорошо, милая Анна.
И она понимала, что «там» значит в Неаполе.
Окончив ужин, Генрих молча сидел возле сестры. Анна читала газету.
Так, молча, просидели они довольно долго.
— Ты хандришь, Генрих? — наконец, спросила сестра.
— Смертельно.
— Я это вижу. И не знаю, чем помочь тебе.
— Помочь мне очень трудно, милая Анна. Дело все в том, что я вдруг убедился, что жизнь моя пуста и бесцельна. Дни тянутся такие скучные, такие однообразные. Один, как другой и один еще скучнее другого…
И они опять замолчали. Сестра снова принялась за чтение, потому что не знала, чем утешить и успокоить брата. Он закурил сигару.
— До твоего путешествия ты никогда не тосковал. Ты очень сильно переменился после твоей поездки в Италию, — заговорила опять сестра. — Может быть, тебя огорчают неудачи в твоих торговых делах. Но, уверяю тебя, дорогой, это так неважно. Немного больше денег, немного меньше, особенно для холостяка это ровно ничего не значит.
— Да, может быть, мое тяжелое настроение вызвано неудачей… Но теперь, когда я ближе познакомился с условиями итальянской торговли, я опять поеду туда весной и очень надеюсь, что тогда все пойдет у меня уже по-другому: я наверстаю…
— Как, ты собираешься опять ехать? — с испугом и огорчением вырвалось у сестры.
Брат спохватился. Понял, что сказал лишнее. До отъезда было еще так далеко и не следовало так рано говорить об этом. Быстро поднявшись с места, он вышел из комнаты.
У него была привычка перед сном посидеть часок-другой за стаканом пива в ресторане с товарищами.
— А, Шалондон! Наконец-то, — радостно встретили его друзья. — Ну и вечер. Мы просто замерзаем. Присаживайся и как можно скорей рассказывай нам про Италию. Может быть, она согреет нас хоть немного.
— Прежде всего, друзья мои, я вам должен сказать, что я окончательно поверил в сказку о сиренах. Мне не раз рассказывали, что сирены своим чудесным пением до такой степени околдовывали мореплавателей, что даже и те немногие, которые не гибли в пучине морской, заслушавшись их пения, все равно больше не могут уже жить. В ушах их непрерывно звучат подслушанные песни и их неудержимо тянет в покинутую ими страну. Вот именно это и случилось со мной. Я не в силах больше жить вдали от Италии. Я истосковался по этой прекрасной, вечно солнечной стране.
Такими или подобными словами Шалондон всегда обыкновенно начинал про любимую Италию. И когда он говорил, его слушатели уже больше не видели ресторанных столиков. Рассеивался густой и едкий табачный дым, наполнявший комнату, и из него выступал весь залитый ярким солнцем песчаный берег.
Тихо плескались о него голубые волны. Корабли простирали к небу паруса,
— Да, друзья мои, Неаполь, это — рай.
Таким возгласом Шалондон имел обыкновенно заканчивать свои вечерние рассказы об Италии.
Некоторое время слушатели молчали, а потом кто-нибудь непременно спрашивал:
— Ну, а дети? Расскажи же нам про твоих маленьких итальянцев.
— Вы спрашиваете меня про бродяжек. Уверяю вас, что мои мальчики — это самые настоящие артисты. Ах, если бы вы их видели, как хороши они на открытом воздухе. Мой Дженарино для меня лучше всех знаменитых певцов. Это не мальчик, а настоящий огонь. И какие у него глаза. Он не только представляет, и здесь же, на месте сам импровизирует прелестные комические сценки. А как играет Тотоно! Как жестикулирует этот дьяволенок! Уверяю вас, на всем свете нет танцовщицы грациознее и легче маленького Таниэлло. А какое у него лицо? Точно с картины. А их «Прыгун». Что за прелесть этот преданный верный пес. И как эти малыши были мне благодарны за гроши, которыми я их награждал. О, как мне тоскливо без них. Как хотелось бы хоть один раз посмотреть на них!..
И вдруг Шалондон запнулся. Подался вперед к окну. Смотрит, вглядывается, со стороны улицы на стекле три прижавшихся к стеклу расплюснутых носа.
Со стороны улицы на стекле три прижавшихся к стеклу расплюснутых носа.
Рядом с ними еще четвертый — собачий нос.
Собака стала на задние лапы и тоже смотрит через стекло…
— Они! — крикнул Шалондон.
Вскочил из стола. Бросился к дверям, а на пороге его чуть не сшибли с ног три мальчугана.
С визгом и плачем повисли они у него на шее.
— Вы! Неужели это вы?
А Таниэлло, захлебываясь слезами, ему ответил:
— Ну, да. Это мы пришли в Женеву, чтобы жить вместе с вами!
Глава XV
СЧАСТЬЕ
Жизнь Шалондона сразу изменилась.
Теперь ему уже некогда скучать.
Маленькие неаполитанцы отнимают все его свободное время. В доме стало суетливо и шумно, а Шалондон только радуется этому. Он без ума от своих итальянцев. Привязалась к ним и сестра его. Брат повеселел с мальчуганами. Они заменили ему родных детей.
Шалондон решил сделать из бродяг настоящих трудолюбивых и образованных людей.
Он отдал их всех троих в школу. Мальчики прилежно учатся. Довольно они бродяжничали. Им и самим это надоело. Теперь они взялись за ум и готовят свои уроки ничуть не хуже других порядочных мальчиков. К Женеве они почти привыкли. Считают, конечно, что она много хуже Неаполя, но терпят ее из-за «Синьора Калондроне».
О Неаполе они не забывают и часто втроем мечтают о том прекрасном времени, когда явятся туда, только уже не бродяжками. Приедут и пройдут по милым знакомым улицам, а впереди них с гордо поднятым хвостом будет бежать отъевшийся и уже похорошевший от хорошей жизни «Прыгун».