За семью замками. Снаружи
Шрифт:
По-своему. Но так, чтобы у них получилось.
Для Кости это было очень важно. И очень хотелось верить, что для Агаты тоже…
Сначала она зашевелилась за его спиной.
А когда Костя оглянулся, уже терла глаза, просыпаясь.
Приоткрыла один, встретилась с его взглядом, улыбнулась как-то… Неловко что ли… Вероятно, стыдясь за то, что вчера лила слезы. Вероятно, сходу думая, а как выглядит…
— Доброе утро…
Агата шепнула, Костя кивнул, продолжая смущать. И сам понимал, что надо бы сделать что-то с собой — хотя бы смотреть поспокойней,
— Привет…
Сказал в ответ, отложил телефон, вытянул руку, перевернув ладонью вверх.
Смотрел на лицо Агаты, когда она — с осторожностью на ту самую ладонь. Ждал терпеливо, пока сядет, вложит в нее свои пальцы…
Уехать, не поговорив, Костя не мог. Еще один день в неведении — это пытка, от которой он и так слишком устал. Поэтому потянул на себя настойчиво. Чувствовал, что Агата немного напряжена, но, что не могло не радовать, позволяет…
На коленях приблизилась сначала, потом, понимая, чего хочет Костя, перебросила ногу через его бедро, села верхом…
Увернуться попыталась, когда он потянулся к губам, надавила на плечи, чтобы не настаивал…
Костя знал, Агата делает это не потому, что не заслужил, просто она никогда не любила целоваться, если не умылась. И это ее маниакальное желание всегда быть и чувствовать себя на все сто откровенно забавляло. При том, что ей ведь миллион раз говорено… Похуй-похуй-похуй.
Костя сжал девичьи бедра, притягивая ближе. Почувствовал, что Агата уже не упирается — цепляется за плечи…
Наверное, видит то самое «похуй» в требовательном взгляде или каком-то движении, а может просто вспоминает, потому что дает всё же поцеловать себя. Сначала в скулу, потом в уголок губ, потом поворачивает голову…
Стонет тихо, но так сладко-нетерпеливо, что мужские пальцы сами собой ощутимо впиваются в кожу на бедрах…
Костя получает свой поцелуй, Агата по излюбленной привычке скользит пальцами в его волосы…
И пусть дальше обоим хочется совсем не говорить, но первым отрывается он. Блуждает взглядом по её лицу, то и дело задерживаясь — то на губах, то на глазах, то спускаясь ниже…
Отмечает, что Агата немного поправилась. Это чувствуется. И ей это идет.
И как же хочется… Как же, сука, хочется её вот такую себе. Целиком и полностью. За семь своих замков.
Но не так, как было раньше, а добровольно. Поэтому…
— Чего ты ждешь от меня, Агата? Скажи мне честно.
Наверное, Агате стоило знать ответ на этот вопрос, открывая ему дверь.
Наверное, именно в раздумьях об этом ей и нужно было провести весь месяц.
Но дело в том, что…
— Я не знаю, Костя…
Агата шепнула, пожимая плечами и опуская взгляд.
Чувствовала, что Костя продолжает смотреть. Волнение чувствовала. Думать пыталась. Но правда состояла в том, что она просто не знала.
Ни чего ждет, ни чего хочет.
— Я поняла, что не могу с ним поступить так, как поступали со
Агата заговорила, продолжая смотреть вниз.
— Мы — два тупицы. Мы должны были быть осторожны. Я должна была тормозить тебя или пить таблетки. Ты должен был вести себя аккуратно. Но он в этом не виноват. И я не имею права…
Взгляд Агаты на секунду скользнул вверх, она поймала ответный Костин — напряженный и внимательный. Долго не выдержала, он сглотнул, не перебивая, она снова опустила глаза.
— Я как дура расчувствовалась, когда подумала, что ребенок двигается уже. Ходила вся из себя решительная… Делала вид, что недовольна, когда Гаврила приезжал и говорил, что врач всё переносит и переносит… А сама каждый раз испытывала облегчение. И знала же, что он врет, что никакой врач ничего не переносит, что это всё Гаврила… Знала и позволяла. А потом… Ну мне показалось, что он шевелится…
Губы Агаты дрогнули, она на миг снова взгляд подняла. Покраснела немного…
— Мне так стыдно стало. И так плохо. Рыдала, как дура. И поняла, что не могу. Как только сказала Гавриле, что передумала, врач как-то резко в тот же день согласился принять… Мы съездили, посмотрели… Мне врач сказала, что я еще большая дура… Ну то есть не так сказала, но суть в этом… Это не он шевелился, это живот бурчал…
Признаваясь в собственной глупой уверенности, Агата рассмеялась сначала, а потом запрокинула голову, выдыхая, моргая…
Дальше — снова посмотрела Косте в лицо. Когда он — всё такой же внимательный — смотрит на нее, немного склонив голову. И судя по тому, что черты смягчились, пальцы нежно поглаживали кожу на бедрах, а взгляд потеплел будто, ему история понравилась.
— Тогда было рано. Но это не отменяет того, что… Ну я сама не справлюсь, Кость… С ребенком не справлюсь. Там же врачи, сады, школы, институты. Я понятия не имею, как смогу всё это… Но уже выбора нет, я решила… Поэтому ты ему очень нужен будешь… Может даже больше, чем я… Ты сможешь защитить, если что. Я верю, что ты сможешь.
Агата сказала то, в чем не сомневалась. Как бы дальше ни сложилась их с Костей жизнь, во что бы ни превратилась их история, такой отец, как Гордеев, ее ребенку необходим.
Костя выслушал, прикрыл глаза на мгновение, сглотнул опять, кивнул. А потом снова открыл, переводя голову уже в другую сторону.
— Я не про ребенка спросил, Агат. Про тебя. Ты чего ждешь?
Костя спросил, Агата покраснела сильнее, снова опуская взгляд.
Про ребенка говорить ей было легче. Там было, о чем говорить, а про себя…
Абсолютная растерянность. Полное незнание. Безнадега вперемешку с надеждой.
— Мне без тебя плохо…
Агата чувствовала, что выталкивать из себя слова ей вдруг стало сложно. Будто организм сопротивлялся. Не ворочался язык, не пускало горло. Наверное, всё дело в том, что им не понравилось в заточении, а глупая хозяйка, судя по всему, настроена ступить на те же грабли.
— Мне тоже, Замочек.
Костя сказал очень серьезно, без пауз и сомнений. По-прежнему глядя прямо в глаза.