За сладкое приходится горько платить
Шрифт:
– Ну, что? Бить меня будешь? – тихо спросил у него Малыш. – Ах, какой ты крутой! Какой сильный! Наверное, бабы от тебя без ума, да? От него, – кивнул в сторону охранника, под которым растекалась кровавая лужа, – тоже были без ума. Что ж они теперь, бедные, делать-то будут?
Бледный, как смерть, охранник молчал.
– Смотри! – Малыш шагнул поочередно к каждому из троих. Три точных удара – в висок, в висок, в висок, – и все было кончено. – Видел?
Охранник пытался что-то ответить, но у него от потрясения пропал голос. Кивнул головой.
– И с тобой то же будет.
Ответом было невнятное мычание.
Охранник-гигант отрицательно замотал головой.
– Отсюда есть дверь в служебные помещения? – Малыш решил пойти ва-банк. – Ну, быстро!
– Там, – кивнул охранник на одну из дверей.
– Веди меня быстро в кассу! – Малыш легонько ткнул его носком ботинка в болевую точку на ноге.
Охранник коротко вскрикнул и заспешил, похрамывая, впереди Малыша.
«Там, в зале, вряд ли кто-нибудь меня запомнил в суете – думал Малыш, двигаясь скользящим шагом по узкому коридору, готовый в любой момент к решительным действиям. Но ему пока везло; спровоцированный им скандал в зале собрал, видимо, весь персонал казино, и в коридоре было на удивление пусто. – Если мне удастся взять приличный куш у них в кассе, то толстяку, можно сказать, крупно повезло. Пусть продолжает скандалить, отвлекать внимание».
– Здесь, – остановился охранник у двери.
– Открывай, – сказал Малыш, – и чтоб без глупостей.
Охранник толкнул дверь, но она оказалась запертой изнутри.
– Кто там? – спросили оттуда.
– Быстро отвечай! – шепнул Малыш, шагнув вплотную к охраннику и накладывал два пальца, словно железные клещи, на его позвоночник пониже шеи. – Или я тебе переломлю хребет.
– Это я, – провякал охранник.
– Валик, ты, что ли? – переспросили из-за двери.
Малыш сильнее сжал пальцы, и Валик торопливо подтвердил, что да, это он. С той стороны послышался щелчок, и дверь отворилась.
Малыш толкнул в нее охранника и проскользнул вслед за ним.
– Чего тебе? – В небольшой слепой комнатушке с зарешеченным окошком, в которое клиенты передавали деньги и получали взамен жетоны, был один кассир – мужичок средних лет в полосатой рубашке и брюках с широкими подтяжками.
Малыш неожиданно шагнул из-за широкой спины охранника, скрывавшей его до этого момента и ногой нанес удар кассиру в пах. С переносицы у того сначала упали на пол и разбились очки, а потом уж он сам переломился надвое.
Малыш, не разворачивая корпус, лишь скосив глаза на охранника, двинул ему другой ногой в челюсть. Тот рухнул рядом с кассиром, стоявшим на коленях и блевавшим на пол. Малыш добил кассира ударом ребра ладони в основание черепа. Потом шагнул к двери и запер ее изнутри. Опустил металлическую шторку окошечка кассы. Посмотрел на охранника: тот был еще жив, хотя и пребывал в глубоком нокауте.
«Никогда не оставляй свидетелей», – напомнил себе Малыш и, приподняв голову охранника, резко крутнул ее в сторону. Хрустнули шейные позвонки.
В кассе оказалось почти три тысячи баксов. Кассир, словно что-то предчувствуя, сложил их по номиналам в аккуратные стопочки. Малышу оставалось лишь рассовать их по карманам, что он и не преминул сделать.
Приникнув к двери, Малыш прислушался. Впереди была немаловажная часть операции – отход. За дверью по-прежнему стояла тишина. Малыш достал из кармана носовой платок и, сделав из него повязку, прикрыл ею нижнюю часть лица. Захлопнув за собою дверь кассы, быстро пошел по коридору. В комнате, где он объяснялся с охранниками, еще никто не успел побывать: по-прежнему на полу лежало три трупа. Малыш перешагнул через них и вышел в игорный зал.
Там толстяк продолжал орать благим матом, не стесняясь в выражениях, требуя вернуть проигранные деньги. Ему что-то пытались втолковать работники казино, оживленно жестикулируя.
Малыша никто не заметил. Он сорвал с лица платок и направился к выходу. Там на этот раз стоял лишь один охранник.
– Не повезло мне сегодня, – обезоруживающе улыбнулся ему Малыш. – И проиграть не успел, и выиграть тоже. Там у вас возникли какие-то проблемы. Приду в другой раз.
Охранник проводил его подозрительным взглядом, но не остановил, чем и спас свою жизнь. Разве мог он подумать, что весь сыр-бор разгорелся именно из-за этого хлюпика?
Такие разборки в городе происходили не часто, поэтому на следующий день городские обыватели только и делали, что рассказывали друг другу ими же самими выдуманные подробности происшедшего в казино. И от рассказа к рассказу эти подробности дополнялись новой информацией, к вечеру количество трупов возросло троекратно.
Говорили, что это разборки между местной и кавказской группировками, которые схватились за право контролировать доходное местечко: местные не хотели уступать казино, а кавказцы норовили подмять его под себя; что было применено автоматическое оружие, что перестрелка шла, как в самом крутом американском боевике, что кровь лилась рекой и на два пальца покрыла пол игорного зала.
Местная пресса, поднабравшаяся приемчиков у столичной, вовсю муссировала вопрос о некомпетентности местной милиции, которая не может-де положить конец беспределу в городе, и призывала на помощь внутренние войска.
Морозов узнал о происшествии рано утром, когда просматривал сводку. Среди длинного перечня случившегося за ночь эти пять трупов выделялись сразу же. Прослышав позднее о стрельбе, он тоже подумал, что произошла очередная схватка за влияние среди расплодившихся в городе криминальных группировок, но потом телефонный звонок от коллеги, которому выпало заниматься этим делом, направил его мысли в другое русло.
– Алло! Морозов? Привет! Это Веселовский!
Редко бывает, чтобы натура человека настолько соответствовала его фамилии. Вечный весельчак и балагур, холостяк, который никак не мог определиться в выборе спутницы жизни, капитан Веселовский к любому самому кровавому делу относился с определенной долей иронии и юмора.
– Помня твои рассказы о неуловимом сверхчеловеке, докладываю: можешь приезжать и лицезреть его шалости. По-моему, он носит с собой ломик и крушит им налево и направо. Пять трупов, разделаны под орех, но свидетели в один голос клянутся, что никакой стрельбы не слышали.