За стеклом
Шрифт:
Не зря говорят, меньше знаешь — крепче спишь. Я вновь и вновь прокручивала в голове подслушанный разговор. С каждым новым разом он обрастал всё большим количеством вопросов. Что такое Гранхолл? Кто преследует отшельников? И как, черт побери, с этим связан мой отец?
Непринужденный ужин плавно перетек в непринужденный кинопросмотр. Обещанным сюрпризом оказались два древних, запылившихся вестерна. Отец с упоением наблюдал за жизнью на Диком Западе. А я тихонько сидела рядом, чересчур взвинченная, чтобы следить за сюжетом. К нам присоединилась отсутствующая троица, которая, как я поняла из разговоров, приходилась друг другу кровными родственниками.
Все участники секретного разговора вели себя так естественно, что я почти убедилась в том, что мне всё почудилось. Может, я просто схожу с ума?
Просмотрев обе кассеты, жители начали расходиться по домам. Поднялся и отец.
— Думаю, нам пора.
Я молча поплелась следом. Путь обратно мы преодолели в считанные минуты. За руль папа сел сам. Город погрузился в сон. Мы мчались по темным улицам, отблески фонарей освещали салон.
— Почему ты взял меня с собой? — Спросила я, когда половина пути осталась позади.
— А ты как думаешь? — Он посмотрел на меня, в полутьме я не могла разглядеть его взгляд.
— Эти люди ничем не отличаются от нас. Да, их условия хуже, но в чём-то они и превосходят. Я не должна верить глупым слухам.
Отец кивнул.
— А ещё я хотел показать, что радоваться тому, что имеешь — большая награда. Особенно, когда у тебя почти ничего нет. Эти люди счастливы. Да, по-своему. Да, в условиях, которые нам сложно представить. Но они счастливы.
— Ты думаешь, что я на это не способна? Или это затравка к плохим новостям?
— Амелия, я говорил с мамой. И думаю, что в этом случае она права.
— То есть ты на её стороне? — Я развернулась, насколько позволял ремень безопасности.
— Нет её и моей стороны. Это выпускной год, и тебе стоит обратить внимание на оценки. Пожалуйста, попробуй воспринять это спокойно.
Последняя надежда вдребезги разлетелась.
— Но почему? Я же объясняла, это в последний раз и всего на один вечер… — Голос упал и сорвался.
— Ты говорила то же самое, когда отпрашивалась на ночевку к Эйприл. Там тоже был всего один вечер, чтобы перевести дух перед экзаменом.
— Я готовилась, честно. Ну почему вы мне не верите? — Я вытерла рукавом непрошенные слёзы. Меньше всего мне хотелось устраивать истерику. Но справиться с ней я не могла.
Как рассыпанный паззл перед глазами потянулись обрывки ссор и обид. Мне пять. На коленях лежит сломанная кукла. Я плачу от досады и огорчения. А мама шипит под нос недовольства в кухне. Я испортила её подарок.
Мне десять. Я шаркаю по улице, низко опустив голову. Слезы градом катятся по щекам, падая на пыльный асфальт. Я возвращаюсь из школы. В рюкзаке грамота за выигранный литературный конкурс. А еще контрольная работа, на контрольной алым клеймом жирнеет неуд. Мама не будет кричать или ругаться. Она лишь вздохнет. И по этому протяжному вздоху я пойму, как сильно разочаровала её.
Таких ситуаций за мою недолгую жизнь накопилось предостаточно. Нет, мама заботилась обо мне. И даже любила. Но вместе с этим настойчиво стремилась вылепить из меня (как она сама выражалась) «сильную и уверенную личность». То есть копию самой себя. Ни один вечер не обходился без разбора моей одежды, прически, речи или манеры держать себя. Мама всегда знала, как будет лучше и называла это закалкой. Я же — формой психологического насилия.
Отец всегда был рядом. Утирал слезы, вселял утраченную веру. Но теперь мой единственный союзник переметнулся на другую сторону. Меня не волновала вечеринка. Отец не верил в меня, и это причиняло боль.
Машина катилась по нашей улице. Отчаяние сменилось раздражением.
— Знаешь. Мои результаты далеко не так плохи. Родители Эйприл ничего не сказали о её заваленном тесте. Они ничего не сделали, даже когда застукали её с сигаретой. А я? Я знаю, что такое комендантский час, не была замечена в плохих компаниях и уж точно не числюсь в отстающих в школе. Вы ко мне несправедливы. Просто привыкли к моему соглашательству.
Мы въехали на подъездную дорожку, и я решила, что не в полном объеме выразила недовольство. Отстегнув ремень, я напоследок бросила.
— И вот ещё что. Мне вообще не следовало спрашивать разрешения.
Я хлопнула дверцей так громко, что наверняка перебудила половину района.
Глава 5
Я съехала с главного шоссе и покатила по ухабистой, проселочной дороге. Асфальт здесь заканчивался. Из-под колёс вздымалась густая песчаная пыль. На ухабах и глубоких трещинах старенький форд возмущённо кряхтел. Я ободряюще похлопала по приборной панели. Если этот день станет последним в жизни этой машины, Карин заодно убьет и меня.
Город остался позади. Вдоль дороги тянулись поля. Бескрайние, они уходили далеко за линию горизонта. Я вдохнула чистый, ночной воздух и покрутила ручку радио. Из динамиков донеслось сдавленное шипение. С трудом мне удалось поймать единственную работающую станцию.
Сердце всё еще бешено колотилось. Неужели я действительно это сделала? Нарушила строжайший запрет, вылезла из окна второго этажа и доверила свою жизнь старой, трухлявой лестнице? Спортивная сумка в багажнике свидетельствовала об одном: да, я действительно сбежала из дома. И вопреки собственным ожиданиям не испытывала угрызений совести.
Идея играть в молчанку показалась мне самой удачной. Я не заговорила с родителями ни в тот вечер, ни на следующий день, ограничиваясь кивками и односложными фразами. Я была сильно расстроена и сразу собрала конференцию с группой поддержки. На удивление, мнения разделились. Эйприл неожиданно встала на сторону родителей. Уэс пытался меня поддержать. А Джеффри в своей непревзойдённой манере начал строить планы побега.
— Жаль, ты не живешь на первом этаже. Подкоп отпадает. — Он принялся загибать пальцы. — Остается два выхода: лезть через крышу или прыгать из окна. Кстати, как у тебя со спортивной подготовкой? Потому что то, что я видел на физкультуре не особо обнадеживает.